Немецкие пожилые свингеры, . . . . . . . . | Ищу Прынца! | ВКонтакте
Изменения как раз происходят, и непременно к худшему В ответ на: Элементарное чувство самоуважения должно как-то препятсвовать такому "безразличию" к собственной персоне Я понятно говорю? Ничего принципиально нового они там не видят и ходят исключительно париться. Главное, я пообещала быть честной, и я честна, а если кому-то неприятно сказанное мной, или там я кажусь отвратительной, то мне очень жаль, ведь я сама не могу себя считать какой-нибудь паршивой блядью, а если тем, что я пишу, я создаю такое впечатление, то я, знаете ли, пишу о мире, частью которого являюсь, или мир вместе с вами является частью меня, поэтому стоите ли вы на четвереньках и принимаете с двух сторон бандитские дурно пахнущие хуи, или преподаете в университете христианскую этику, я одинаково желаю вам добра и счастья.
При этом речь идет об истинных приверженцах FKK. Их отличие от тех, кто просто иногда из-за удобства ходит без одежды, в том, что таким образом они проповедуют взаимное уважение, толерантность, равноправие людей независимо от пола, возраста и внешности. Первый официальный нудистский пляж открылся на острове Зильт в году, и в течение следующих десяти лет к нудистскому движению примкнуло тысяч сторонников.
Ситуация изменилась с приходом к власти нацистов. В году Герман Геринг назвал культуру свободного тела «одной из наибольших опасностей для немецкой культуры и нравственности». Натуристские союзы были взяты под строжайший контроль и вскоре запрещены, а собственников купален и территорий FKK вынуждали закрывать свои заведения.
Однако совсем скоро, спустя три года, от самого рейхсфюрера СС Генриха Гимлера поступило указание больше не препятствовать занятиям натуризмом. После этого в Берлине вновь открываются территории для обнаженного купания.
После окончания второй мировой войны движение развивается очень осторожно. Пожалуй, никогда и нигде в мире нудизм больше не занимал такого важного места в обществе, как в ГДР. Главной причиной историки считают то, что в условиях тотальной слежки и полного контроля восточные немцы стремились быть свободными хотя бы в этом аспекте своей жизни. Нудистская культура становится без преувеличения частью повседневности — эта сторона быта восточных немцев даже отражена в отдельной экспозиции в берлинском музее ГДР.
Лежанием под солнцем и купанием без одежды больше никого нельзя было смутить. Кстати, отчасти похожая ситуация была и в Советском Союзе.
Во многих оздоровительных лагерях, в том числе «Артеке», до начала х годов мальчики и девочки загорали и купались в обнаженном виде. С падением Берлинской стены ситуация кардинально изменилась. В Английском парке Мюнхена, к примеру, в е открыли официальную зону для нудистов. Таким образом он стал первым в мире городским парком, в котором нудистская зона никак не отделена от общей.
Однако большинство западных немцев все-таки не привыкли к подобной раскрепощенности. Они потребовали если не запретить, то уменьшить территорию «голых» пляжей. Это дало свои результаты — число поклонников натуризма резко упало. Да и сейчас каждый сезон традиционные и нудистские пляжи борются друг с другом, стараясь оттяпать себе больший кусок. Например, FKK-пляж Ванзее под Потсдамом в этом году отвоевал аж 35 метров береговой линии — нудисты праздновали настоящую победу.
Сейчас на балтийском побережье десятки мест, где люди загорают исключительно голышом. При этом купаться обнаженным можно почти везде. В Германии нагота на общественных пляжах, в том числе городских, разрешена даже в общих зонах, штрафовать за это никто не будет.
Часть экспозиции музея ГДР, Берлин. Однако Германия по праву признается центром FKK не только из-за пляжей. Почти все немецкие общественные сауны и спа-салоны обозначены значком FKK. Это значит, что перед посещением придется полностью раздеться, иначе сотрудники вас не пустят. Поначалу многих приезжих это приводит в шок, особенно русских.
Одни со временем привыкают и даже получают от этого удовольствие.
Другие отказываются ходить голышом при всех и ждут специального «женского дня», который сауны выделяют время от времени как раз для таких случаев мужского дня, как можно догадаться, не предусмотрено. Ксения: «Через два месяца после рождения малыша ко мне приехали родители.
Мы пошли в сауну, надели чистые сухие купальники. Как только зашли, к маме подскочил голый мужчина, начал хлопать ей по бедру и призывать раздеться с возгласами «натюр». Я в шутку сказала, что у нас так не положено. Когда блюститель порядка вышел, пришел сотрудник сауны и сказал, чтобы мы разделись и что на нас жаловались. У меня испортилось настроение, и с тех пор хожу только в женский день». Юлия: «Мой муж обожает ходить сауну, особенно со мной. Всем хочет показать, кто на свете всех прекрасней и стройней.
Раньше, конечно, только в женскую ходила, а с мужем везде комфортно. А если будут обсуждать, так это же прекрасно.
Да и в Германии голым телом никого не удивишь. Но каждому своё, конечно, моя мама или бабушка не пошли бы. Ни с мужем, ни без». Алина: «В общую сауну ездим в другой город, а в нашем городке только в женский день. Я как-то даже специально отпуск брала, чтоб в сауну сходить.
Как-то не хочется знакомых встретить». Людмила: «Ходила неоднократно в общую сауну, ни разу не встречала описанных ужасов. Наверное, потому что отдыхать ходила, а не органы чьи-то рассматривать… Да там никто никого в упор никогда не разглядывает, ибо за это можно и Hausverbot запрет на посещение — прим. Вдобавок, у меня были проблемы с сексом.
Точнее, с его отсутствием. Я, подражая героиням книг, очень хотела превратить свою жизнь в роман. Только вот в романе рядом с достойной девушкой рано или поздно появлялся ну пусть не принц, пусть даже не герой-любовник, но хотя бы интересный человек, личность, заслуживающая того, чтобы о нем написать.
Что ж, я общалась с мальчиками в школе, со спортсменами на тренировках и сборах, значит, тоже должна о них что-то рассказать. Мишка был старше меня на полтора года, он как раз собирался в армию, и он очень хотел, чтобы я его дождалась. Вся история с ним - это рассказ о гуляниях в обнимку, поцелуях и его откровения о том, как он бухал и дрался.
И вовсе не потому, что он был таким порочным - он как раз отличался спокойным и рассудительным характером - а просто вся эта болтовня о разборках и оторванных дружках, которые трезвыми вообще не бывают, была правильной, так надо было говорить со своей девушкой. А вот если бы он заговорил о Булгакове, или пригласил бы меня послушать симфонический концерт, то я и сама сочла бы его ненормальным.
Конечно, тогда - не сейчас. А в те годы, несмотря на всю мою начитанность, я вполне спокойно воспринимала его глупые речи, даже пару раз он при мне нюхал клей, но вокруг почти все частенько нюхали "Момент" или растворитель, и я знала, что это нормально для моих сверстников.
Все-таки, если бы я любила его, я вела бы себя иначе, но мне было легче наблюдать и изучать мой мир, а не бороться за Мишкино перевоспитание, и причина заключалась в моем знании: нам не суждено состариться вместе. Не могу ничего плохого сказать о Мишке - он, в сущности, добрый парень, и, возможно, он был бы рядом со мной в самые страшные годы - если бы его не призвали.
Но именно с ним я сделала вывод, что верить словам моих ровесников нельзя. А папа мне говорил, что женщина будет счастлива только с тем человеком, у которого есть Слово. Прошло много лет после папиной смерти, но я и сейчас думаю, что он прав.
Слово Мишки я оценила после ночи на старый новый год, когда он стал моим первым мужчиной. Дело было у меня дома, куда он меня проводил после посиделок с общими приятелями. Мишка, конечно, думал, что это его неотразимый напор пробил мою оборону, но я сама создала всю ситуацию, в частности, выбрала свою комнату, от которой было несколько шагов до маминой спальни.
То есть, я боялась, что вдруг что-нибудь пойдет плохо, и тогда мне будет, куда бежать, и Мишка не сможет держать меня силой у меня же дома. В принципе, это было благоразумно, поскольку до этого я уже несколько раз видела сумасшедшие мужские глаза, в которых полыхающая жажда излить семя, начисто высушивает здравый смысл.
Впоследствии я поняла, что умные девочки, выбирая своего первого мужчину, должны находить человека постарше, опытного, увлеченного ими настолько, чтобы их первый опыт сопровождался присутствием чуткого и мудрого наставника. Этот человек раскрыл бы их трепетное тело без суеты и боли, помог бы преодолеть робость и подготовить к неизбежному. Но откуда мне было взять подобного наставника в Полесске? И я надеялась, что Мишка все-таки окажется таким, как мне представлялся - любящим меня парнем, не суетливым и хладнокровным настолько, чтобы не испакостить мою первую ночь с мужчиной.
Нет, я не любила его, выбрала на эту роль умышленно, но, по крайней мере, я была увлечена, и мне не пришлось пережить расставание с девичеством в каком-нибудь грязном подвале, парадном или на чердаке, окруженной толпой глумливых подростков, как многим сверстницам, мечтавшим о чистой и светлой любви. И те, кому они доверяли, крали их любовь и пускали по кругу, а я не доверяла Мишке полностью, а поэтому подготовилась, как смогла, и все прошло на удивление хорошо.
Я люблю тебя. Он сдерживал свою страсть ко мне, а оттого дрожал, как щенок, поэтому я тоже начала дрожать, будто в комнате стоял такой же мороз, как за окном. Наши раздетые тела дрожали в унисон, когда мы обнялись, и я почувствовала его горячий столб, прижатый к моему животу. Мне стало интересно, и я начала водить по нему пальцами, до этого я никогда не доводила мужчину до оргазма, и я испугалась, что делаю что-то не то. Мишка совершенно мне не помогал.
Его бил озноб, он стонал от моих прикосновений, но я чувствовала, что ему приятно. Его глаза дико сверкнули в темноте, и он перевернул меня на спину. Я послушно раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее, но он все никак не мог попасть в меня, а я только чувствовала, что он тычется неловко своей горячей плотью и начинает все больше нервничать. Мишка спохватился, помогая себе рукой, нашел таки мой узкий вход и сильным толчком вторгся туда.
Я же от внезапной боли стала отползать, пока не уперлась головой в спинку моей старенькой кровати. Но Мишка вцепился в меня, совершенно обезумев, вколачивая раз за разом свой полыхающий отросток, он не обращал внимания на скрип и на мои стоны, пока не забился в конвульсиях и не кончил. К счастью, этот мучительный для меня момент продлился менее минуты, после чего Мишка обмяк и стал целовать меня нежно, как мне и хотелось. Я поняла, что все уже произошло, сползла немного ниже, чтобы моя голова и спинка кровати не соприкасались.
Ноги мои по-прежнему были расставлены, но я успокоилась и даже подумала, что вот бы неплохо получить удовольствие, ради которого люди и занимаются сексом. Мишкин член все еще находился у меня внутри, но я не испытывала ничего, кроме легкого пощипывания, как от ссадины.
Потом я поняла, что Мишка просто был молод и силен, а тогда, ощутив, что он снова задвигался во мне, я подумала, что так и надо, и старательно пыталась почувствовать что-то приятное. Вскоре мой первый любовник снова излил в меня семя, но я так и не испытала никаких особенных эмоций. На этот раз Мишка вышел из меня, и мы с ним выпили бутылку крепленого вина, которое принесли с собой.
Мишка вообразил себя моим мужем и стал описывать картинки, которые даже тогда повергли меня в скуку - как я дождусь его из армии, и мы станем вместе счастливо жить, он купит машину "Опель", такой же, как у старшего брата , и мы поедем в Москву и Питер.
Потом Мишка в третий раз овладел мной, потом в четвертый, все в той же позе, даже не пытаясь внести разнообразие. Его губы ни разу не опустились ниже моей груди, но мы долго целовались, и наши языки терлись друг о друга, уже когда остальные части тел окончательно устали и проваливались в сон. После этого не прошло и двух дней, как на улице мне повстречался Карась из соседнего дома. Едва сдерживая поганенькую улыбку, он поведал мне, что у него есть коляска в отличном состоянии его мать недавно родила от нового мужа , и что я могу обращаться к нему за помощью по вопросам воспитания младенца Он нес такую чушь, а я находилась в полном ступоре, и в сознании у меня еще звучал шепот Мишки о любви, и я видела бледное лицо моего отца, когда он говорил о Слове мужчины.
Конечно, это была самая невинная из низостей, пережитых мной. Просто она была первой, а поэтому мне было больно, хоть я и знала, что большинство моих подруг уже лишилось девственности, а кое-кто успел и забеременеть, но я не могла так просто примириться с тем, что весь город уже знает, что теперь трахнута я. И так получилось, что я в этот же вечер встретилась с Мишкиным братом и дала ему - прямо в его долбаной машине.
А началось все с того, что я шла по улицам родного Полесска после разговора с придурком Карасем и меня переполняли мысли о чудовищной лжи, которой затоплен мир. В этой низкой лжи - о любви и высоких чувствах - люди формируются законченными жертвами, романтиками, которые вечно мечтают о том, что никогда не сбудется.
Мир вообще ничего не дает, он лишь позволяет поддерживать жалкое существование, наполненное несбыточными иллюзиями в обмен на тяжелый и безрадостный труд. Значит, выдуманный мир - это чушь, болтовня о любви и возвышенных страстях - еще большая ерунда, а единственное, что имеет значение и к чему стоит стремиться - это деньги Итак, вместо моих детских мыслей о совершенствовании себя самой, пришли мысли о деньгах, - так я, кажется, повзрослела, и то, что это почти совпало по времени с потерей невинности, наверное, тоже неслучайно.
Я шла, сама не помню, куда, талый снег оттепели чавкал под моими сапожками, и мне казалось, что я вплотную подобралась к разгадке тщательно скрываемой всеми тайны: ведь о деньгах не писала великая литература многие писатели были сами нищими или полунищими, другие - аристократами, они не в счет , коммунистическая пропаганда тщательно обходила денежный вопрос, а новая, капиталистическая, поступала не менее лживо.
С одной стороны, нам внушалось, что можно открыть кооператив, или свободно торговать на улице пивом, только что купленным в магазине, и в результате этого обогатиться. С другой - в моем городке все ненавидели кооператоров, завидовали каждому, кто был хоть немного богаче остальных, и были убеждены, что деньги у богатых отбирать хорошо и правильно.
Я задумалась о своих одноклассницах, и вспомнила, что по-настоящему все они хотели влюбиться и удачно выйти замуж, самые красивые мечтали стать моделями и выигрывать конкурсы красоты, о деньгах всерьез никто из них не думал, считая это сугубо мужской прерогативой.
Людка Калашникова, самая неглупая из них, и то была увлечена парнем, у которого, правда, папаша был начальником городской санэпидемстанции.
Людка была, конечно, ближе всех ко мне, но даже и она не задумывалась о деньгах, чистых деньгах неопосредованно, а значит, я оставалась совсем одна со своими мыслями.
Все-таки тяжело чувствовать свое одиночество в определяющие мгновения жизни. Мой семнадцатилетний умишко испугался отсутствия опоры, деньги вдруг представились мне чем-то недостижимым и едва ли не божеством, которому молятся какие-то особые жрецы в таинственных местах. Конечно, двуногих прямоходящих на Земле миллиарды, а золота, красоты и власти на всех никогда не хватит.
И способы добычи всех этих благ держатся засекреченными. Я попыталась додуматься, как подобраться ближе к тайне денег, и мне пришло в голову, что наилучший способ - это общаться с теми, у кого они есть. Проблема состояла только в том, что я не знала никого, кто мог бы меня познакомить с богачами, а даже если бы такой человек нашелся, я не знала, что предложить им в обмен на их драгоценное общение.
Больше-то все равно нечего". В эти минуты решилась моя судьба. И почти сразу вслед за этой порочной идеей, я увидела распахнутый гараж, из которого выкатывался смутно знакомый вишневый "Опель". Брат Мишки, которого все называли Потап, вышел из машины и закрыл гаражные створки, повесив на них амбарный замок. За эти несколько секунд я преодолела желание убежать, сделать вид, что не узнаю Олега Потапова, с которым до этого перекинулась не более чем несколькими фразами, и, наконец, подумала, что, во-первых, Потап, пожалуй, наиболее богатый из тех, кого я знаю, а во-вторых, если уж какие-то караси знают про меня и Мишку, то родной брат наверняка посвящен в Мишкин подвиг, и мне стало интересно, как он теперь ко мне отнесется.
Волосы у него были светлее, чем у Мишки, глаза сидели глубже и от внешних уголков шли морщинки по вискам. Потап был гладко выбрит, и к его губам приклеилась сигарета. Ботинки на рифленой подошве, черная дубленка и рыжая ондатровая шапка завершали его наряд. Видимо, мой выжидающий вид натолкнул Потапа на самую простую мысль: -- Садись, подвезу, - бросил он. И я села в его машину. Ты ведь не спешишь?
Я не спешила. Честно сказать, мне было приятно ехать с ним, тем более, до этого мне никогда не доводилось ездить в иномарках. Правда, я насторожилась, когда оказалось, что мы уже почти у выезда из города.
Но мне не приходило в голову, что Потап способен замыслить недоброе по отношению к девушке брата. Пусть я и не собиралась считать себя Мишкиной невестой, но ведь это он первый произнес слова о женитьбе.
Потап остановился у закусочной, расположенной у пересечения дороги на Полесск и трассы Брянск - Чернигов. Я знала об этом месте, но никогда не бывала здесь раньше. У входа в закусочную замерли еще две девятки асфальтового цвета, а чуть поодаль, на широкой обочине, громоздились три или четыре туши контейнеровозов.
Запах жареного мяса струился от мангала, стоящего при входе, и почти заглушал мазутный дух, присущий этому месту. Светловолосый парень в кирзовых сапогах и ватнике следил за шампурами и раздувал угли. Он, похоже, нетвердо держался на ногах, но это не помешало ему приветливо протянуть Потапу грязноватую руку, которую мой спутник пожал, не снимая перчатку. Мы вошли в закусочную, которая была изнутри обшита вагонкой, и наверное поэтому оказалась довольно теплой.
Сам Потап не спешил ухаживать за мной. Он заказал мне кофе и отошел к столику, где сидели, поедая мясо, трое сумрачного вида парней. Я бы с удовольствием послушала, о чем они говорят, но было слишком далеко, да и музыка, игравшая в закусочной, заглушала прочие звуки. Я осмотрелась и увидела, что из шести столиков половина уже была занята, и что я не единственная девушка, оказавшаяся в этом месте - за дальним столиком сидела компания немолодых мужиков, по-видимому, водителей-дальнобойщиков, и к ним пристроились две довольно молодые барышни.
Еще одна женщина, постарше и довольно тусклого вида, сидела через проход от меня и пила, кажется, пиво. Рядом с ней стояла полная тарелка рыбных костей. Я углядела, что над маленькой стойкой заведения висят несколько сушеных подлещиков, а на самой стойке стоит электрический самовар, который почти скрывал от меня того, кто находился за стойкой, так что я не сразу определила, что вижу брата-близнеца того парня, который крутил шампуры у входа, с той лишь разницей, что этот был коротко пострижен.
Потом я поняла, что всего-то навсего оказалась во власти Олега Потапова. Он смотрел на меня, как на свою собственность, впрочем, на всех остальных, кроме тех, кто был сильнее, Потап смотрел точно так же. Он властвовал, он жил собственным значением и ронял слова веско, продуманно, будто бы изрекал всегда нечто важное. Для окружающих это, в принципе, так и было, а поэтому семнадцатилетней девчонке было почти невозможно сказать ему "нет".
Я почувствовала свою легковесность и незначительность перед Потапом, хотя мы были знакомы, и я была девушка его брата, но здесь, на трассе, все это не имело значения. Здесь уже не был мой родной маленький город, и обычаи этого места тоже, казалось, были другие - правда Большой Дороги была начисто лишена юмора и тепла, и целиком зависела от простой грубой силы, которую стремились проявлять все собравшиеся здесь мужчины.
Впрочем, взгляд от своих прежних собеседников он почти не отрывал. Вместо ответа, он посмотрел на меня, как на пустое место, и ничего не сказал. Тем временем, на грубо сколоченном столе передо мной появился горячий шампур с мясом, хлеб и соленья.
Я успела сильно проголодаться, и с аппетитом принялась за еду, едва поблагодарив Потапа. Я и не заметила, как в руках у него появилась прозрачная бутылка.
Я нерешительно подняла стаканчик, и мы с Потапом чокнулись. Потом взял соленый помидор и целиком запихнул в рот, задвигал крепкими челюстями и невнятно добавил: - Пойду, закончу с этими пассажирами. Я довольно быстро расправилась с шашлыком, а вскоре двое из Потаповых знакомых попрощались и ушли, а оставшийся переместился вместе с Потапом ко мне за столик. Оба они уже были подшофе, но, конечно, им было мало, и перед нами оказался еще один прозрачный сосуд.
К сожалению, мне пришлось снова выпить, чтобы не разбивать компанию, и я уже с трудом замечала, как куда-то исчезли дальнобойщики, как появлялись и уходили другие водители, потом вошли милиционеры со злыми лицами и цепкими глазами.
Они поместились в самом углу, и длинноволосый близнец несколько раз бегал к их столу, прислуживая. Одновременно с появлением милиции разговор за нашим столиком совершенно завял, и я обратила внимание, как неприязненно смотрят мои спутники на ментов.
У нас в Полесске вообще было положено презирать представителей власти, но я раньше не воспринимала это всерьез, считая детскими глупостями, а теперь, хоть не было сказано ни слова, до меня дошло, что Потап и его друг находятся как бы по другую сторону закона.
Тогда еще люди, одетые в милицейскую форму, воспринимались мной как представители пусть скучной, но в общем правильной части мироздания, тем более, что и папа, работая в пожарной охране, тоже относился к системе МВД.
Часы показывали полдесятого. Леший, ты не ведись на то, что Степанцов объявляет. Они все, фраера галимые, говорят, что мы мешаем развиваться, что курицу убиваем, которая золотые яйца несет.
Только это туфта, брат, поверь. Во-первых, он может не развернуться, а прогореть, в коммерции ничего верного нет. А если он и в самом деле разовьется, то где гарантия, что не перебежит к брянской крыше, или к мусорам?
Я вижу куш, братан, и он реальный уже, у меня чуйка на такие вещи, а журавлей в небе пусть лохи поджидают. Ты понял, Леший? И другие вкурят, что мы такие сладкие, и тоже щеманутся от нас. Я не разобрала значение всех слов, которыми оперировали мои спутники, но смысл был понятен. Впрочем, особой радости я не испытала, хоть и мысленно поблагодарила Потапа за первый урок по российской экономике. Но урок этот - я сразу поняла - был не для такой, как я, а для решительного пацана типа Лешего или, скажем, Мишки.
Если бы я была крепким парнем, не слишком умным, но готовым ради денег перенести боль, раны и тюрьму, возможно, я бы и жила так, как говорил Потап. Но это была бы не я, а кто-то другой, а моя судьба ждала меня этим вечером в машине Олега Потапова. В это мгновение я почувствовала его руку в кожаной перчатке у себя на колене. Вместо ответа Потап рассмеялся и указал вперед, где в свете фар высветился указатель на деревню Концово. И я расскажу тебе, кто ты есть. Я была заинтригована и стащила ему перчатку с правой руки.
Левую перчатку он снял сам. Дальше моя ладошка оказалась сжатой его сильными пальцами. Или ты будешь строить тут из себя прынцессу, и я тебя по-любому возьму, но только промучившись минут двадцать или сорок, и тогда я буду относиться к тебе, как к любой девке, которая стоит внимания на один раз по пьяни.
Конечно, он врал, хотя возможно, мои глаза, на которых выступили слезы, были красивыми, когда я посмотрела на него. Я не знаю. Мне был любопытен Потап, не более того. Ему было двадцать шесть, и он казался мне стариком. Наверное, дело было не в возрасте, а в манере общаться, манере его поколения, которое входило в свои лучшие годы без иллюзий, готовое терпеть и умирать ради денег.
Никогда - ради женщины. Потап молчал. Я считаю дни. Если вы хоть раз занимались любовью в салоне обычной легковой машины, то вы знаете, что зимой делать это тяжело и скучно, еще скучнее, чем летом. Пока я снимала пальто, Потап хлебнул из горлышка прихваченной в дорогу бутылки. Потом он перегнулся и опустил пассажирское сидение, и я оказалась лежащей на спине.
На мне были сапоги и колготки, которые явно могли помешать Потапу, но пока я решала, как избавиться от лишней одежды, Потап решительно задрал мне юбку и спустил колготки с трусами до колен. Он принялся расстегиваться сам, я же быстро сняла левый сапог, и колготки повисли на правом, а босая нога стала мерзнуть.
Он уже был голый по пояс, из расстегнутых джинсов что-то выглядывало, напоминая о деревеньке Концово. Я улыбнулась, скидывая свитер вместе с футболкой. Лифчик я не носила, и Потап тут же принялся тискать мою грудь, временами делая мне больно. Сам по себе процесс соития не занял более пяти минут. Я снова не испытала никаких особенных чувств, но и противно мне не было. Зарычав под финал, Потап вышел из меня и обильно залил мой живот семенем.
Все-таки он сдержал обещание. Мои руки сами по себе обняли Потапа, и я вытерла ему пот с лица. Потом Потап в одних штанах выскочил наружу и, не закрывая дверцу, отлил прямо на дорогу. Судя по звукам, которые он издавал при этом, оба природных процесса, испытанных им последовательно, доставили ему примерно одинаковое наслаждение. Натянув колготки и второй сапог, я последовала его примеру за ближайшим деревом, держа свитер в руке.
Между перспективой обтираться снегом и провести остаток пути с клейкой чужой субстанцией на теле, я выбрала более гигиеничную, и вскоре, уже полностью одетая и слегка дрожащая, сидела рядом с Потапом.
Он хлебнул еще водки из горлышка, предложил мне. Я сделала глоток, чтобы согреться. Потом еще один, для куража.
Потап между тем развернул машину, и теперь мы ехали на юг, приближаясь к Полесску. Наверное, в этом и состояло счастье Потапа и подобных ему. Я испугалась, потому как вдруг поняла, что счастливым мужчину мог сделать кто угодно, но я и на миллиметр не приблизилась к тому, чтобы понять, в чем состоит мое собственное счастье.
Поэтому ты должна уехать из Полесска, чтобы получить образование. Мне только семнадцать лет, и я боюсь уезжать. А денег на образование у меня нет. К тому же я никого не знаю в других городах. Иначе тебе конец. А я помогу тебе в Брянске, если ты пообещаешь бросить Мишку. Ты умнее его, ты понимаешь, что вы не пара, поэтому сделай, как я говорю.
Я не сразу поняла, о чем он говорит, но потом догадалась, и замолчала. Мимо проносился лес, и это уже не была черная стена, а просто самое красивое, что входило для меня в понятие Родины, потому что мой уродливый городок был окружен самым прекрасным лесом на свете, и я поняла, что у меня ничего здесь не осталось, кроме мамы и папиной могилы, и что, как Потап честен со мной, я должна быть честной перед матерью, и больше не висеть у нее на шее.
Это то, о чем я подумала? Это твой выбор. В подарок от меня еще один знак доверия, - улыбнулся Потап. Думаю, ты уже решила, что я прав, и весной тебя в Полесске не будет. А после майского призыва можешь вернуться. Я вышла из машины и тут же поняла, что все это была проверка, и, поведи я себя иначе, залейся слезами и заголоси, как я влюблена в Потапова-младшего, Олег бы сразу отвез меня домой, и не было бы дурацкого секса на въезде в Концово, и никуда бы я не уехала из Полесска, и отгуляли бы свадебку после Мишкиного дембеля, и стал бы мне родственником Потап Сказать по правде, свобода, которую я обрела в Потаповом "Опеле", была до ужаса одинока и холодна.
Но это все-таки был мой выбор, и я почти не жалела о нем, возвращаясь домой. Полесская молодежь внезапно узнала, что во всем мире празднуют день Святого Валентина, и этот новый праздник, выдуманный специально для влюбленных, круче и прикольнее, чем опостылевшие совковые красные дни. Вообще, среди молодняка тех лет было модно презирать все совковое, и Святой Валентин нашел свой путь к нашим сердцам, как светоч свободной любви, самогона и травки.
Все парни пришли танцевать, уже изрядно загрузившись, и сама дискотека рассматривалась ими в основном, как способ стремительно зацепить подружку, и увести ее в какое-нибудь парадное или подвал В то время владельцы машин в нашем городке были крайне малочисленны, и к таковым подружки приклеивались сами - не отцепишь. Что же касается хозяев собственного жилья, то я, к примеру, не знала никого из моих сверстников, кто жил бы отдельно от родителей. Ну, это так, между прочим.
Я пришла на дискотеку вместе с пьяным Мишкой, чтобы немного насладиться музыкой и танцем, а потом увести его к себе домой. Мама, очень сдавшая после похорон, не мешала нам, да и Мишка был ей давно знаком, что называется, друг семьи. Дискотека оказалось даже круче, чем я могла предположить: на входе стояли охранники и брали небольшую мзду, но зато цветомузыка была новехонькая, мною дотоле невиданная, мощную аппаратуру оседлал первый в Полесске ди-джей, и в нише, обычно заваленной всяким хламом, работал буфет, который назывался баром.
Я никогда не восторгалась кислотным музоном, но в соединении со всем остальным это был сильнейший кайф для семнадцатилетней провинциалки, и я стала танцевать, как поведенная, забыв обо всем вокруг. Я еще не сказала, что танец - это моя стихия, и все мои подружки считали, что я двигаюсь так, как им не научиться в жизни. Я никогда не хотела заниматься танцами специально, возможно, я была слишком серьезная и не видела в них ничего, кроме дискотечной дури, но наверняка из меня вышла бы очень хорошая танцовщица.
И в те редкие моменты, когда я могла расслабиться и отдаться стихии танца, я улетала в такие дали, что не чувствовала своего тела, становясь одной из вспышек цвета, частицей музыки и чистого движения, нет, правда, я красиво танцевала Ненадолго придя в себя, я обнаружила, что Мишки нигде нет, и я танцую в окружении каких-то невменяемых рож, на которых не отражается и частичка здравого смысла.
Словом, было уже сильно за полночь, и все набрались до состояния свинячьего визга. Любопытно, что, несмотря на это, я увидела приличную очередь у буфета, будто бы выпивки все еще не хватало. О, милая моя Родина! Тогда это казалось мне совершенно нормальным Мишка стоял у буфета с какими-то дружками и пил водку.
Он не сразу узнал меня, а, узнав, сразу окрысился: -- Ну чё, танцуем? А ведь трезвый он был совершенно обычный, нормальный парень. Я, кажется, повторяюсь. Станцуй для пацанов! Мишка покачивался на нетвердых ногах и продолжал осыпать меня пьяным бредом. По-видимому, этих слов он и ждал, поскольку безумно расхохотался и стал тыкать в меня пальцем, будто я сказала что-то смешное. Я же не конченный, свою невесту вот так обломать! Словом, это был дебильный экспромт, который слышал на Руси каждый тысячу раз, бесчисленные повторения того же самого, бессмысленного обвинения, вдруг вбитого намертво в бухие мозги, повторения повторенного с еще более чудовищными домыслами, в которые и сам-то пьяный, протрезвев, не поверит.
На каком-то пассаже, я поняла, что больше не вынесу этого скотства, музыка уже меня не радовала, яркие вспышки раздражали, у меня заболели виски, и я, сказав, что иду домой, развернулась и направилась к выходу. Если бы я была в юбке, а мой номерок от пальто хранился бы у Мишки, все могло бы сложиться по-другому.
Несмотря на все Мишкино свинство. Но и себя, если разобраться, мне тоже не за что было осуждать. Я вытащила номерок из кармана джинсов, забрала пальто, и тут какой-то неизвестный парень подхватил его и помог мне одеться. Рассмотрев незнакомца, я решила, что он не местный лица наших были мне в основном знакомы. Впрочем, он мог приехать из какой-нибудь деревни, да мало ли откуда он вдруг возник в нашем захолустье.
Главное, он мне совсем не понравился, поскольку лицо его было все в оспинах, и одет он был в какую-то едва ли не драную куртку.
Впрочем, никто в Полесске не одевался от кутюр, да и время было тяжелое. На мне самой было перелицованное мамино пальто из потертого каракуля, и знала я, что не по одежке встречают. В том то и было дело - не в одежке, а в глазах этого типа, словно он знал что-то, о чем я еще не догадываюсь. Я вспомнила, что он сегодня тоже был рядом, когда я танцевала, но мало ли кто там был Впрочем, кругом толпилось и так много знакомых, я бы и не вспомнила о каком-то типе, который раз в жизни ко мне обратился Стояла морозная ночь.
Мы шли вместе с Галкой Синицыной, ее Вадиком, Олькой Федорченко, ее парнем, имя которого я уже не помню, еще кем-то. Было весело, все смеялись, и я уже выбросила из головы Мишкину дурь, даже виски перестали болеть на свежем, ледяном воздухе. Попрощавшись с ребятами у перил маленького мостика над замерзшим ручейком, что протекал по трубе под асфальтом дороги, я повернула к своему дому, до которого оставалось не больше двухсот метров.
И еще до моего среднего подъезда метров пятьдесят. Именно на этих последних метрах я услышала, что снег позади меня ритмично скрипит. Надеясь, что это догоняет меня Мишка, я обернулась, еще через секунду узнала того, кто подал мне пальто. Все происходило рядом с моим родным домом, который знаком мне с самого детства, и я не могла поверить, что в этом месте со мной может приключиться зло.
Поэтому я не крикнула, стоя, как вкопанная дура, пока он не ткнул мне нож под самый глаз. Я даже не почувствовала холод стали, оцепенев от изумления и обиды. Да не бойся, - его оспины вплотную приблизились ко мне, голос помягчал. И я зашла в свой родной подъезд, а он придерживал меня за воротник. На первом этаже в моем доме был пункт приема стеклотары, квартиры начинались со второго этажа, поэтому я рванулась бежать с диким воплем, едва закрылась наружная дверь.
Если бы моим возмущением и ненавистью можно было зажечь свет, мой городок утонул бы в звездной вспышке. Мне было плевать даже на смерть, хотя, возможно, в чужом городе я бы сочла благоразумным не перечить насильнику. Своим рывком я избавилась от его руки, и помчалась наверх. Он уцепился за мой сапог - проклятые каблуки подвели - и повалил меня на ступеньки, я все еще визжала, а он стал дубасить меня ногами и руками, но сверху донеслись голоса, и подонок выскочил из подъезда, успев пообещать мне скорую встречу.
Моя бедная мама в одной ночной рубашке кинулась ко мне, как курица к последнему цыпленку, и обхватила меня, и завыла. Соседи, пожилая пара, помогли нам дойти до своей квартиры на третьем этаже, и все расспрашивали, цела ли я.
Кстати, кроме этих стариков, никто не полюбопытствовал, что стряслось. Не знаю, может, спали крепко, а может, были пьяны. Я отделалась синяками и царапинами, но пальтишко оказалось в трех местах надрезанным, так что я, наверное, должна благодарить судьбу, что дело не происходило в более теплое время года. Мама, во всяком случае, не уставала молиться за такой благополучный исход, а я почувствовала себя окончательно готовой покинуть родной дом. Безопасность, которую я здесь ощущала, навсегда осталась в прошлом, и я про себя думала, что уж лучше быть изнасилованной подальше от Полесска, чтобы не травмировать несчастную маму.
Мишка, кстати, на следующий же день явился, едва ли не развалил нам с мамой стены, демонстрируя бойцовский дух, и убежал искать моего обидчика, что было, в принципе, правильно, учитывая немногочисленность населения Полесска и мое подробное описание.
Однако никто похожий не был найден, а рябой заправщик Филат рвал телогрейку и клялся, что мирно спал у себя дома всю ночь перед сменой. Быть бы Филату невинной жертвой, но Мишка по счастью уже протрезвел, и понимал, что Филат низенький и лет на семь постарше, чем описанный мною тип. Так никто и не нашелся, а вскоре Мишкин гнев остыл, мои ссадины зажили, и наступила весна, которая должна была разлучить меня с моей маленькой родиной. В первых числах марта я встретила Потапа и, видя его недовольный взгляд, первая спросила, не передумал ли он мне помогать.
А Мишка в последнее время был сама нежность, и я уже стала подумывать, не вышло ли ошибки, и по вечерам терзалась из-за своего дурацкого решения тогда в январе.
В тот год восьмое марта пришлось на воскресенье, и с утра мама, как обычно в последние годы, ходила в церковь, где ставила свечу и молилась за меня. Это была единственная мамина отдушина, ведь у нее так и не появился мужчина, и вообще она тяжело сближалась с людьми. Разговаривать с ней было после церкви труднее, поскольку на нее снисходили вроде как отголоски святости, а я, грешная, была недостойна общения с ней.
Тем более что правду объявить я не могла, а лгать я не любила. То есть, это все я себя сама накручивала, чтобы просто не обнять ее и не расплакаться, и не говорить лишних слов. Слава богу, под вечер накрыли стол, выпили беленькой, грибочками закусили, поплакали там, повздыхали. Сумка спортивная моя стояла уже собранная. А потом я ему напишу. И в армию он как уйдет, так и забудет совсем. На этом и порешили.
Больше я Мишку уже никогда не видела. Он остался в армии на сверхсрочную службу, и погиб зимой го под Грозным. У тебя что, мало девушек? Я же не хочу сказать, что ты будешь моей единственной навсегда. Но я чувствую, что ты меня возбуждаешь, я тебя хочу и буду тебя помнить. Я никогда еще этого не делала. А то позорницей в Брянск приедешь Будет лучше у незнакомых учиться?
А ведь он прав, растерянно подумала я, как ни подойди, а лучше с Потапом, чем невесть с кем. К тому же на теле ничего не останется - эта мысль и оказалась решающей. Потап, видя мои колебания, тут же спустил до колен штаны, открыв сильные ноги, покрытые светлыми волосками, и я впервые увидела перед своим лицом лежащий мужской член с полуоткрытой головкой.
Головка была розовой, совсем не противной, и я прикоснулась пальцами к члену, осторожно стараясь раскрыть всю розовую часть. Помню, как он напрягался, наливаясь кровью, вставая у меня под рукой. До этого я прикасалась только к уже готовому, набухшему органу восемнадцатилетнего Мишки. Теперь до меня дошло, что члены мужчин разного возраста тоже разные, и ведут себя по-разному.
Это пробудило мое любопытство, и я осторожно перегнулась к Потапу - его уже бордовая головка коснулась моих губ, потом - языка. Я и стала сосать, причмокивая языком. Я приподнялась, выпустив его член, и сняла пальто. Потом Потап стал задавать мне ритм, направляя то быстрее, то медленнее. Временами он напоминал мне про зубы, которые я забывала прятать. В какой-то момент я почувствовала губами, что орган напрягся еще сильнее, будто зажил своей собственной жизнью, и стал часто сокращаться, Потап зарычал, и я даже не сразу разобрала, что ко всем этим новым ощущениям присоединилось последнее - клейкая и солоноватая жидкость заполнила мой рот, мешаясь со слюной.
Чтобы не захлебнуться, я стала глотать, и перестала сосать и облизывать, только когда сам Потап мягко отстранил меня. Мишка рассказывал, что он у тебя первый, и ты ему ни разу не отсасывала, но, наверное, ты с кем-то тренировалась. А то бы женился на тебе. Вот, повезет кому-то Мы остановились у первого же раскладного столика на обочине, где продавали бутерброды, выпечку и пиво, и где всегда были термосы с кипятком для кофе и чая.
Такие столики тогда встречались на дорогах чаще, чем сейчас, и Потап купил мне горячий каппучино в бумажном стаканчике. Себе он взял пиво: -- Что, колбасит, малая? Никто тебя там не обидит, а как себя вести, тебе твой же разум подскажет. Я знаю, никто из девок не жалуется. И последний совет - держи сбережения в баксах. Я отхлебывала каппучино - импортный порошок, размешанный в кипятке, и клейкое чувство ушло у меня изо рта. Как я отличу, если не видела ни разу? Эх, женился бы, коли б не брат Я зачарованно смотрела на узкую и длинную купюру, которая отныне составляла наиглавнейший смысл моей жизни.
В эту же минуту я дала себе слово в совершенстве выучить английский и понять написанное на заокеанских деньгах, овладеть языком этих денег, чтобы я могла разговаривать с ними, а они бы смогли мне отвечать. Было очень тяжело, особенно вначале. Леший, как оказалось, имел прямое отношение к блядскому бизнесу - мы поехали все вместе к сорокалетней бандерше по прозвищу Мальвина, и после разговора с ней я ждала на кухне Потап покинул меня, пообещав быть на связи и помогать.
Прослушав недолгий инструктаж, я была отвезена на двухкомнатную квартиру в панельном доме на окраине, где ванная и раковины были украшена пятнами ржавчины, на кухне резвились полчища тараканов, и немилосердно дул сквозняк. Я прибыла туда довольно поздно, и оказалось, что встретить нас некому. Пока разбирались с ключом, я окончательно замерзла и проголодалась, но Леший, едва дорвавшись до пустой квартиры, начал пристраивать меня к делу, то есть, проверял мои сексуальные таланты, делая это очень энергично и совсем меня утомив.
Он принес мне кусок обветренного сыра и хлеб, поставил кипятиться чайник. Почему-то упоминание о деньгах не понравилось Лешему, он погнал меня снимать с огня свистящий чайник, велел приготовить ему чай.
Потом он засобирался уходить, но не преминул снабдить меня кое-какими наставлениями: -- Ты пойми, Сонька, желающих работать девок миллионы, вся страна в нищете. Тебе обалденно повезло, что ты попала под крышу именно нашей бригады, круче нас в Брянике никого нет. И бабки у тебя будут, не пропадешь, только вначале надо показать, что ты хорошая работница, что от тебя нет проблем, и ты послушная. В этом деле, как и в любом другом, без дисциплины - никуда.
Потому что, смотри, девки за хороших клиентов горло грызут, а ты, скажем прямо, не Синди Кроуфорд, так что все зависит от твоего правильного поведения.
Я понятно говорю? Леший, уже почти одетый, замер с шапкой в руках. Я покорно вышла в коридор, босиком, в одной футболке. Но если ты остаешься, то слушаешь старших, как бога!
Каждое слово - и исполняешь. Со мной не будет проблем. Я сама расстегнула ремень, пуговицы, спустила штаны до икр и послушно сделала все, чего он хотел.
Это выглядело как унижение, да это и было унижение, но добровольное, как и мой выбор, поэтому я сегодня не испытываю зла к Лешему, который, тем более, давно уже мертв.
Я оказалась не сильнее, нет, может быть, гибче, приспособляемой, что ли, все-таки мне еще и восемнадцати не исполнилось, и я смогла вынести эти годы, самые бедные и невыносимые для всей страны, они меня не сломили, может, и готовы были сломить, но я оказалась всего чуть-чуть, но крепче Наша работа начиналась с погрузки в "двадцатьчетвертую" "Волгу" под управлением Палыча, толстопузого и лысого водителя лет пятидесяти.
Далее обязательным членом экипажа был Кузьма, то есть, Володя Кузьмин, охранник. Наконец, на заднее сидение садились проститутки: Марина, Света, Валя и я. Конечно, все четверо не влезали одновременно. Бывало, заказывали двоих, бывало одну, но обычно клиентам желательно произвести отбор, поэтому ездили, как правило, три девчонки. Одна оставалась в резерве, либо болела, либо была на заказе.
В самом деле, нередко машина оставалась вообще пустой, в тех случаях, когда забирали всех девчонок одновременно. Мальвина была диспетчером на телефоне, то есть, принимала заказы, а потом сбрасывала их нашим охранникам, регулируя очередность экипажей. Я говорю во множественном числе, так как в нашей блядской структуре находилось постоянно три машины на ходу, и частенько получалось, что меня, допустим, с заказа снимал не Палыч, а Иван, хозяин "шестой" модели "Жигулей" или Киря на белой "девятке".
Это выходило обычно в авральные часы, когда Палыч ехал на поступивший срочный заказ, или забирал кого-то из наших с другого конца города. Конечно, самым уязвимым местом любого подобного бизнеса является безопасность. Наша безопасность находилась под угрозой с четырех сторон: Бандиты. За исключением постоянных клиентов, никогда не знаешь, кто делает заказ. Если голос пьяный или слышен какой-то акцент, Мальвина обычно не отправляла девочек.
Значение правильной работы диспетчера огромно: именно от нее во многом зависит, чтобы не вышло подставы, точно так же, как она должна мастерски не "отпустить" хорошего клиента, пускай тот и говорит с запинками от стеснения, или каких-то своих комплексов.
Но бригады братков отличались глупостью только в дешевых детективах - в жизни они знали о нашей подозрительности, и отправляли звонить самых интеллигентных, с нормальным произношением. Такой звонок не выкупит никакой диспетчер - машина едет на заказ для одного клиента, везет трех проституток на выбор.
Здесь начинается работа охранника: его задача состоит в том, чтобы "пробить" место, и это, знаете ли, целая наука. По большому счету, именно они, кого обычно презирают больше всех и кличут сутенерами - являлись нашими ангелами-хранителями.
Не сильно ошибусь, если скажу, что более половины их не пережило начало девяностых, или стало калеками. И они никакие не сутенеры, потому что работали за зарплату, пусть и высокую, а сутенеры в моем понимании - это те, кто извлекает доходы от блядского бизнеса. Об этих я еще расскажу впереди, а пока воздам справедливость нашим охранникам, потому что каждый из них рисковал в те времена, ну, не меньше сапера на минном поле. Итак, в задачу охранника входило наблюдение за окрестностями, выяснение, какие машины стоят поблизости, продумывание вместе с водителем путей отхода.
Далее ему следовало подняться, позвонить в квартиру, из которой поступил заказ, или зайти в сауну. Это был самый неприятный момент, ибо если самих девушек обычно встречали приветливо для удовольствия же их заказали , то на охранника сыпались насмешки, оскорбления и нередко удары. Но в любой ситуации, кроме подставы, охраннику предписывалось ни под каким видом не терять заказ, а если вдруг охранник бунтовал и кричал, что такой козел-клиент создал бы проблемы, охранника без раздумий штрафовали на сумму, которую недополучила контора.
Только после одобрения охранника мы заходили к заказчику и улыбались, отвечая на всякие вопросы, после чего одну или двоих из нас оставляли.
Это в случае, если клиент один. Бывало, и нередко, что заказ приходил из сауны, где гуляла компания, то есть, им нужны были несколько проституток. В этих случаях Мальвина, знавшая все сауны Брянска, обсуждала с дежурным сауны, каковы клиенты и сколько их. Обычно заверения банщиков о том, что клиенты постоянные и беспроблемные, оказывалось достаточно - мы ехали париться Наши бандиты. Если чужие бригады представляли крайнюю опасность для нас и наших охранников, то родные братки были, так сказать, неизбежным злом.
Естественно, нас не били и не издевались, но для иных сукиных детей нормой было то, что являлось явным садизмом. То есть, что такое нормальный секс? На мой взгляд, это пусть и самый фантастический секс, но до того момента, когда один из партнеров говорит: "Мне больно.
Но как объяснишь синему от наколок животному, что его инструмент, который зоновский умелец разукрасил целой гроздью шариков, попросту разрывает меня изнутри? Он, может, и выслушает, но речь идет о его гордости, он, демон проклятый, тоже терпел, когда это все резалось, вставлялось и заживало, поэтому вразумить такого шансов почти нет.
Опять таки, тюремная страсть к анальному сексу. Если я, маленькая и худая, обычно обращала на себя внимание только, когда начинала улыбаться, и часто меня это спасало от, скажем, кавказцев, склонных к барышням в теле, то многим проклятым уркам я как раз напоминала стройного мальчика, предмет их многолетних вожделений. Мне было очень больно, иногда невыносимо, но я поняла, что без этого работать с тогдашним контингентом не смогу. Благо, к нам стали завозить всякие германские и английские свечи против геморроя, а вскоре я обнаружила в аптеке специальный гель, который облегчал моей попе ее незавидную участь.
Со временем в этом открылся и положительный момент, вот уж нет худа без добра - много клиентов платило мне чаевые за "дополнительную услугу".
Кстати, одним из "наших" братков был и Леший, который пару раз "отмазал" меня на бригадных вечеринках в банях.
Пользуясь этим, он иногда брал меня отдыхать, а я бесплатно исполняла ему всяческую камасутру почти до самой его смерти. Я, кстати, навестила его в той обшарпанной районной больнице, где он умирал. Он уже не мог разговаривать, только смотрел на меня, и эти глаза смертельно раненого животного заставили меня плакать, когда моя голова под следующее утро встретилась с подушкой.
Для братвы он был уже прошлым, поэтому я была единственная, кроме матери, кто навестил его. Мать, конечно, приняла меня за Алешину девушку, пыталась обнять меня, начала расспрашивать, но тут в палату зашел Вадик и дал мне знак, что поступил новый вызов.
Да, общак все-таки оплатил похороны с музыкой и поминки на одной из своих точек, но нас туда, понятно, не приглашали Менты ППС. Это было хоть и не смертельным, но вполне омерзительным злом. Ведь, если ты одел форму и присягнул защищать закон, то твое поведение хоть в чем-то должно отличаться от замашек братвы.
Но спросите меня откровенно, и я, видевшая тех и других, предпочла бы братву. От них, по крайней мере, и положено ждать подлянок, они хищники, и их "понятия" полагают женщину презираемым, низшим существом.
И все же многие братки, не случись у нас всяких социальных катаклизмов, были бы самыми обычными парнями, многим из них было приятно проявить себя хорошо перед девушкой, многие щеголяли своим благородством, были по-блатному великодушны и щедры. Конечно, дерьма среди них было больше, но среди брянских ментов мне не встретился ни один, который бы вел себя, как мужчина.
Именно они, эти "защитники граждан", научили меня тому, что -- Мент никогда не платит. Плата денег за услугу выше его понимания. Нельзя даже думать о том, чтобы искать у них помощи. Оттрахают всем отделением, поиздеваются и вышвырнут, как использованную тряпку.
Я, к примеру, знаю немало случаев любви и браков между бывшими труженицами панели и братками. Про ментов не знаю ни одного. Скажу, ради справедливости, что в тот период своей жизни я общалась только с простыми пэпээсниками, и поэтому не настаиваю, что, скажем, уголовный розыск, убоповцы и всякие там обноровцы ничем не отличаются.
Самая непредсказуемая категория. Если вышеизложенные опасности более-менее прогнозируемы и видны, известны также и методы борьбы с ними однажды патруль ментов я убедила в том, что сбежала из вендиспансера, и меня отпустили , то здесь заранее ничего нельзя сказать. Именно отмороженные придурки становятся причиной смертей большинства проституток. Порой их даже внешне невозможно распознать, они могут не отличаться от обычного клиента, а об их дебильности становится известно, когда такой урод вдруг впивается изо всех сил зубами в сосок или начинает душить, или тушит об тебя сигарету, когда ты стоишь к нему спиной.
Все проститутки знают об отмороженных клиентах, подобных катастрофе или стихийному бедствию. Мне самой довелось испытать все, о чем я пишу, и мое тело хранит побелевшие шрамы от укусов, ногтей и затушенных бычков, так что после этого до слез смешно читать милого старикашку Коэльо, который в бредовом романчике "Одиннадцать минут" пытается рассуждать о нас, шлюхах Проститутками же называть нас было бы, пожалуй, неправильно, поскольку это слово слишком профессиональное, а ведь ни одна настоящая профессионалка их я потом еще навидалась, и речь о них впереди не стала бы исполнять минет без презерватива, работать забесплатно на "субботниках", и мечтать, в конце концов, не о деньгах, а о Не знаю, может, я такая циничная, но, по-моему, между моими юными одноклассницами и прожженными коллегами по блядскому цеху города Брянска не было никакой разницы!
Мы все считали наше занятие временным, но, как известно, нет ничего более постоянного, нежели то, что считают временным.
Во всяком случае, я надеялась обзавестись приличной суммой и, опираясь на эти деньги, правильно спланировать дальнейшую жизнь. Мои же шлюшки-подружки видели в охранниках, братках и клиентах своих потенциальных суженых-ряженых. Стоит ли говорить, как эти истории заканчивались? Думаю, что стоит: Валентина. Это была пухленькая девушка двадцати двух лет. Работая в конторе больше года, она уже прониклась равнодушием ко всему, что ее лично не касалось.
Меня поражало, как она может смотреть часами в одну точку, крутить, наматывая на палец, свои светло-русые волосы, и ничего не делать. Глаза у нее были огромные, как у коровы, и такие же осмысленные.
Лицо Вали с правильными, но невыразительными чертами, оживлялось только при появлении Кузьмы, который на нее практически не обращал особого внимания, поскольку был типом себе на уме, малословным и загадочным, как несгораемый шкаф. Маленькие глазки Кузьмы пробегали по нам, работницам, как по мебели, или, скажем, это был взгляд пастуха на овечек своего стада. Вдобавок, Кузьма был женат, и у него недавно родился второй ребенок.
В маленькой хрущевке на улице Шолохова жила вместе с его семьей еще Володина мать и младшая сестра, и Кузьма ежедневно повторял, что бросит проклятую работу в тот день, когда сможет отремонтировать трехкомнатную квартиру в Бежицком районе, которую он уже недавно выкупил на одолженные деньги. По мере погашения долга, нетерпение Кузьмы еще нарастало, и он допустил несколько оплошностей, одна из которых стоила мне двух гадких часов в компании азеров с Фокинского рынка.
