Кости серия где бреннан закопали, MogNB Izvlechenie Troih

Рано думать о смерти — он еще даже и не приступил к своему эксперименту. Ты больше не будешь звонить в эту контору. А на секунду задуматься, к каким подвижкам вообще может привести подтверждение божественного или сатанинского вмешательства в повседневную жизнь в стране где грамотных от одной трети до половины взрослого населения и подавляющее большинство населения крестьяне? Отец опустился рядом со мной на колени и посмотрел мне прямо в глаза. Кирилл подо- здание и руководство порта.

Это я чему? Да попался мне тут под руку томик «Острова». Полистал на досуге и ужаснулся. Даже на фоне текущей графомании, сие произведение выделяется своей самобытной наивностью и откровенной идиотией в описании боев, взаимодействия героев, технологиях. И сет и сеттинг книг убоги и хромают сразу на все свои недоразвитые конечности.

Жуть и жесть Добавим свойственные тому периоды попытки автора впишнуть невпихнуемое, то бишь осмыслить в рамках диалогов героев, причины падения коммунистической идеи и социалистического мировоззрения. В общем, результат ниже среднего автортудея текущего дня.

Впрочем, это суждение взрослого человека, закончившего уже не только среднюю школу. А вот по малолетству, «Атланты» заходили не хуже чем «Звездные короли» Гамильтона. Плоский сюжет, обильно смазанный такими волшебными словами как «атомные гранаты», «бластеры» «нейтронные излучатели», мутанты и сверчеловеки. Описания космических боев в стиле фильма «Звездные войны» а-ля: «крейсер поднырнул под лазерный луч линкора и разрядил ему в брюхо свою плазменную пушку».

Добавим новизну в стиле «теперь можно писать, как главный герой потрогал женские сиськи». Как результат, все это проскальзывало в сознание, как сейчас заходит маринованный масленок после рюмочки беленькой — со свистом и на околосветовой скорости. Перечитать, не смотря на то, что и сюжет и персонажи за давностью лет просто выветрились из памяти — не смог. Людям свойственно взрослеть. Есть книги, которые взрослеют вместе с ними, а есть те, к которым лучше не возвращаться, что бы не поганить светлые воспоминания.

Эта книга из вторых. Если вы читали ее когда то и она вам понравилась — пожалейте свои воспоминания, не перечитывайте.

Если вы ее никогда не читали — лучше и не надо. И да, я не хулитель Петухова. Треш, как жанр, всегда имеет своего читателя. Опять же если сравнивать Петухова и современных представителей этого жанра, того же Дэвида Вонга, то Петухов как по мне — лучше. Деннис Тейлор «Вселенная Боба». Довольно забавная книга в классической скай-фай и современном бессюжетном и бесконечном стиле повествования. В стилистической части книга а это одно произведение авторским произволом разделенное на тома — полудюжина коротких рассказов порезанных на кусочки и произвольным образом перетасованные между собой с сохранением условной хронологии событий.

В «идейном» наполнении — Детям не читавшим Азимова, Шекли, Бредбери и Хайнлайна, даже покажется наполненной глубокой философской проблематикой по базовым вопросам — «что такое разум», «как ИИ будут взаимодействовать с человеком» и даже как люди могут взаимодействовать с другими разумными. Тем, кто читал классиков золотой эры «фантастики про роботов» и «фантастики дальнего космоса» изложение скорее всего покажется наивным и розово-гуттаперчевым ну вот такая у меня на это все ассоциация с резиновыми женщинами и безалкогольным пивом.

Но вот что действительно понравилось — так это реалистичность в описании мышления откровенного компьютерного фрика, при решении глобальных проблем существования.

Типичное тепличное растение х, дитя поколения Z, не способное долго концентрироваться на единственной задаче, не способное к целеполаганию и концентрации на реальных проблемах активно сбегающее от них в выдуманные проекты , с истероидным по сути типом мышления.

И вот это изначально бессмысленное в своем существовании и беспомощное в обществе существо оказывается перед необходимостью решать достаточно серьезные проблемы по спасению человечества, а затем и иных разумных. Не удивительно, что книга была встречена восторженно.

Причина этого та же, по которой в свое время восторженно встречали «лейтенантскую» прозу ветераны и дети войны. Они видели себя в главных героях.

Так же и здесь — читатель поколения z героизирует себя, полностью сливаясь с персонажем. Вот мне с этим было сложнее. Регулярно хотелось воскликнуть в адрес главного героя -«ну дебил, что за х Приходилось видеть в реальности подобные типажи неоднократно. Алексей Вязовский, Сергей Линник «15 ножевых». Умудренный жизнью психиатр работающий на скорой для богатых психов и нариков, получает на вызове от своего клиента 15 ножевых.

Попадает в тело красавчика с чемоданом модных шмоток и пачкой денюх. Плюсом к этому 5 курс московского меда и офигенная красавица, дочь академика. Ах да — первая смена работы на скорой плюсом к которой еще одна офигенная красавица.

Это конечно не дочь академика, но ведь дала! А впереди подвиги во славу науки ну мы ж, конечно умные, помним про разные там хеликобактеры и как их вырастить в пробирке и мировая слава. Вымученные почти законным образом квартира в Москве и «денежные рояли» и как водится в этом жанре будут и «разговоры с вождем» о самом главном мы же помним что ГГ «психиатр для богатых нариков», самое то для брежневской элиты и новые дЭвушки!

Куда же поподанцу то без гарема? В итоге стандартный бабл-гам Однако в целом, весьма живенько. Благодарить за это надо «почти реальные байки» из личного опыта работы на скорой от Линника.

Без них это был бы унылый стандарт попаданческого бытия. В общем, любителям «производственного попаданческого романа» можно рекомендовать на заметку для разового прочтения. Сергей Шкенёв «Архангелы Сталина».

Дешевый фарс замешанный с редкостным бредом. Читать это оставаясь в сознание невозможно, а приводить себя в состояние когда это читается — не, такую траву в наш город еще не завезли. В аннотации нам обещают, что открыв книгу найдешь пародию на попаданцев. Эта пародия не смешная.

А единственная не смешная пародия которая существует это пародия на здравый смысл. Произведение написано в достаточно редкой форме — фарс.

Но фарс откровенно дешевый, на уровне половой и как то что ниже плинтуса, и как то что ниже пуговиц на ширинке сатиры. А самое страшное — он скучный! Скучный фарс — разве что то может быть печальнее этого?

Книга досталась по случаю, довеском к большому букинистическому заказу. Судя по ее состоянию дальше 20 страницы ее никто и не читал. Где то так же и я остановился. Оценку не ставлю.

Не осилил, да и не за что. Джастин Кронин «Перерождение». Произведение вторично от начала и до конца. Собственных сюжетных идей у автора нет. Совсем нет. Во время чтения даже забавно вычислять откуда стырен конкретный кусок сюжетного кода. Произведения разбито на два куска. Пара недель перед эпидемией — первая часть. Вторая часть — квест через сто лет после эпидемии.

В первой части — сбор подопытного материала, включая несовершеннолетнего ребенка было постоянно ощущение откровенной наивности. Значит, что бы организовать «исчезновение» дюжины преступников из камеры смертников по всей стране ресурсов было достаточно, а вот организовать «перевод» ребенка из одного детского дома в другой или из одной приемной семьи в другую — нет.

Понадобилось тащится через полстраны, что бы похитить девочку. Во второй части так же есть серьезные вопросы к логике. В первой части нас убеждают, что дюжина вампиров, смогла смести с лица планеты все человечество. Что эти звери практически бессмертны и в одиночку рвут на куски военные подразделения, прикрытые танками и авиацией. А во второй, сотня человек для защиты ограничивается бетонным забором, сеткой рабица и луками с арбалетами. Из серьезных минусов — регулярно всплывающие «деусы из машины», они же рояли в кустах.

То целая военная база найдется, то сто лет назад умерший персонаж всплывает, то кавалерия на помощь придет в самый ответственный момент причем самая настоящая — техасская , то «капитан Немо«вдруг всплывет и пристрелит вампира, пока персонажи без сознания валяются.

В общем, сюжет постоянно подпирают малоправдоподобные совпадения. Что еще, ну вот по ходу текста постоянно забавляли бесконечные типа «мистические недомолвки» персонажей в стиле мастера Йоды — «ты сам это чувствуешь», «ты узнаешь это в свое время», «они переглянулись с пониманием, какая его ожидает судьба» и т.

Не смотря на это читать можно. Нагромождение сюжетных штампов в принципе довольно органично, а переход от одного персонажа к другому не дает уставать от идиотизма поступков главных героев.

В целом — «лубок», но яркий и насыщенный как персонажами, так и действием. Два слова о сериале — из весьма среднего романа, сделали откровенный отстой. Да еще и с традиционной БЛМ подменой персонажей.

Это удивительный Кунц. Это почти совсем не Кунц. Красивая история любви, с налетом мистики на фоне смерти мира. Ну, приблизительно как если бы на переднем плане «Последнего дня Помпеи» Брюлова, вы увидели нежный романтик в стиле Федерико Андриотти. Причем, что странно, у Кунца получилось на удивление стильное, цельное и красивое произведение. В этом рассказе об апокалипсисе нет страха. Даже ужас от полной кончины мира получился с удивительно меланхоличным налетом.

В совершенно соломоновом стиле — «и это пройдет». А то, что «это» всего лишь человечество, ну что же, так бывает. Птицы разносят искусственно созданный вирус, все люди умирают. Все же просто и логично. Как падающий с неба снег, как «чистяки»-ангелы, прогуливающиеся по карнизу, как «туманники»-демоны, овладевающие телами людей. Все логично, разумно, меланхолично Города завалены разлагающимися трупами, единичные уцелевшие, с помощью пистолетов и топоров делят коробки с эмблемами обкусанного яблока с единственной целью — умереть обнимая никому уже не нужные высоко технологические гаджеты.

При этом, мы смотрим на мир глазами главного героя, удивительно наивными глазами существа, с 8 лет скрывающегося по подвалам от человеческих взглядов. Эта наивность создает ощущение удивительного мира, где смерть его отца и смерть цивилизации кажутся одинаково няшными.

Очень впечатлил перевод! Переводчик создал очередной шедевр русского языка! Отточено, аккуратно, каждая часть речи на своем месте и знает свою роль! За весь текст зацепило только одно место — марионетка, показавшаяся главному герою размером с человека, при этом она сидела на сгибе локтя у человека пусть и уже давно мертвого , хотя это может быть и авторским ходом, показывающим нереальность происходящего.

Эдакое описание сна наяву. Виктор Астафьев «Васюткино озеро». В наше время историй — «как выжить», расплодилось просто жуткое количество. Начиная с радиоактивного метро и степей орков и заканчивая обломками космических станций в поясе астероидов, а то и в облаке Оорта. Все эти истории роднит одно качество — это не более чем сказки.

На фоне этих сказочек для летних детей, Дефо, подкидывающий своему Робинзону раз в три года по разбитому кораблю со всякими ништяками выглядит как верх правдоподобия и реализма. Для большинства авторов этих сказок, лес ограничивается сосной, стоящей на тропинке от крыльца загородного домика до мангала. А запах тайги они если и слышали, то в старых советских песнях. Отсюда и фантастическая лапша в сюжетах и поведении их главных «героев».

В рассказе «Васюткино озеро» вы не найдете ничего сказочного. Это просто рассказ ребенка о страхе и умении его преодолеть. Рассказ об одиночестве и способности ему противостоять. Рассказ об удаче, если вы умеете ей воспользоваться. Это просто рассказ о том, что потерявшись, главное не растеряться. Когда автор пишет правду, особенно если он пережил эту правду сам, это чувствуется в каждой строчке.

Астафьев знает что такое тайга не понаслышке. Он знал как трудно она принимает к себе и как легко убивает несторожных. Он знал и ее красоту и то ощущение безграничной всеобъемлемости, что охватывает тебя на вершине покрытой кедрачом сопки. Он ее видел, трогал, вдыхал. Она узнается в каждой букве, она буквально дышит с каждым словом рассказа.

Люк Скалл «Грозный отряд». Не знаю, что тому виною. Авторский ли стиль или неудачный перевод. В любом случае, дешифровать этот набор частей речи и кусочков картонных персонажей, перемешанных в откровенный винегрет — скучно и грустно. Жалко времени, затраченного на попытку чтения. Генри Лайон Олди «Ойкумена». Первая из трилогий авторов про «Ойкумену» — уникальное собрание межзвездных миров, распределенных на энергетов и техноложцев. Так уж случилось, что трилогию «кукольников», я прочитал самой последними из мира Ойкумены.

И после прочтения, могу уверенно заявить это было лучшим из возможных вариантов. Объясню почему. Когда писались «Кукольники» Олди явно не пытались замахнуться на многотомную опупею. Поэтому, по тексту разбросано множество «википидических» вставок о мирах, взаимоотношениях между цивилизациями и отдельными расами их населяющими.

Да, это сильно упрощает чтение. Сюжет становится прозрачнее, а мотивации героев более плоскими. Но это только одна сторона, а вот с другой стороны, такие разъясняющие флэшбеки убивают интригу и эффект глубины окружающей вселенной. Тот факт, что знакомство с Ойкуменой было начата с других трилогий, позволил моей фантазии более активно заполнять лагуны и развертывать сюжетные оговорки.

Как результат — вселенная получилась более живой, более непонятной, более загадочной. А ведь именно в этом разница между сказкой и фантастикой. Для первой важна прежде всего мораль, для второй создание новой реальности. Так вот — «кукольники» намного ближе к классической сказке, чем остальные произведения авторов.

Вполне возможно, что начни я с реально первой трилогии и желания продолжать изучать Ойкумену у меня пропало бы в самом начале. Зачем изучать то, что до тебя разжевали, а местами еще и переварили?

Что еще хочется отметить. Чем более ранние произведения Олди из серии Ойкумены вы берете в руки, тем меньше «психологизации» персонажей. К последним трилогиям уже было ощущение, что все их главные и большая часть второстепенных персонажей то ли постоянно под наркотой, то ли сбежали из психдиспансеров.

Откровенная неадекватность психологической составляющей персонажей реальной обстановке их окружающей нарастала с каждой книгой. Кукольники в этом отношении сильно проще.

Чтение не вызывает ощущения, что перед вами медицинские заметки практикующего психиатра. Мотивации героев прозрачны, хотя и кажутся местами надуманно-наивными. В целом, добротная космическая фэнтези, явно навеянная авторам «восточными» практиками в стиле «йоги».

Один раз можно прочитать с удовольствием. Виктор Сиголаев «Фатальное колесо. Шестое чувство». Похоже, у автора нет одного очень и очень нужного качества. Он не умеет вовремя останавливаться. По итогу, в сериале из 6 книг, он от черного юмора и гротеска первого ну пусть будет романа к шестому скатился в слезливую сентиментальность воспоминаний, как они с друзьями в детстве обливали старушек на пляже.

Да, в тексте шестой части стала ярче образность. Вплоть до того, что местами в описании природы, городских ландшафтов и мыслей главного героя , начал просвечивать призрак пресловутого дуба из войны и мира. Но, извините, от произведений данной тематики мало кто ждет многостраничных описаний природы или осмысления чувств героя при виде дождевой капли, повисшей у него на носу.

А вот с экшеном, все довольно грустно. Движение сюжета проявляется только к середине довольно тоненького томика. Влияние «попаданца» на сюжет отсутствует как класс, все навыки и способности якобы приобретенные тушкой в предыдущих частях произведения каким то странным образом растворились и перестали себя проявлять. Добавленная новая суперспособность остановки времени , в сюжете играет откровенно второстепенную роль.

Без нее можно было элементарно обойтись при решении поставленных перед героем задач и сюжет от этого только бы выиграл.

Больше всего сия часть, мне напомнила советского времени книжки в стиле «производственных приключений» а-ля каникулы Кроша , тем более тема коллекционирования здесь тоже мелькает. В общем — выкидываем ненужного попаданца, забываем о такой же не нужной ему суперспособности и получаем классическую книжку из серии «Пионеры герои». Ту самую, в которой правильно воспитанный мальчик, вместе с дядей-участковым боролся с зарождающейся в портовом городе наркомафией советского пошиба.

Книга из развеселой арлекинской клоунады, в шестой части превратилась в болото ностальгии автора по собственной молодости. Полностью утрачена авторская разухабистость первых частей, озорных и забавно неправдоподобных. Автор однозначно устал и от взятого стиля и от главного героя и отказавшись от них, решил подменить их тягомотным болотом пережёвывания собственных воспоминаний о тяжелом студенчестве. Марик Лернер «Война за веру». Лернер, традиционно хорош своим вниманием к деталям.

Благодаря этому изображение получается живым и осязаемым. У него есть еще одна очень привлекательная черта, редко встречающаяся у автора про «попаданцев». В отличии от большинства, он пишет именно произведение. То есть, с самого начала настраивается сам и настраивает читателей на наличие сюжета, а затем ведет повествование от завязки через кульминацию к финалу.

Поэтому, он не стесняется лишать читателей сомнительного удовольствия тратить многие часы вместе с главным героем на подбор «правильного объема азотной кислоты в пироксилине».

Автор знает, что волшебное «монтаж» применимо не только в кино. Умелый рассказчик с удовольствием применяет его и в книгах. Как по мне, так лучше написать «прошло пять лет», чем тратить пять лет жизни читателей на чтение стописятого тома, с описанием ежедневной опупеи главного героя, в попытках сварить оружейную сталь на кизяке. Заканчивая панегирик автору, перейдем к самому произведению.

Сюжетно, перед нами авторское переосмысление процесса рождения единой монотеистической религии в языческом мире. Ситуацию осложняет а сюжет соответственно обогащает наличие магии и практикующих ее друидов и ведьм, а так же произошедшее несколькими веками ранее нашествием из параллельной вселенной «зверолюдей». Географически действие происходит на Севере Африки и в Южной Европе. Технически общество находится на грани промышленной революции.

Сериал \

Главный герой — Спойлер раскрытие сюжета кликните по нему, чтобы увидеть магический сплав сознания нашего современника, умиравшего от лейкемии и местного живопыра-душегубца совершает как водится мелкие подвиги, сначала во имя выживания, затем во имя процветания себя и своей семьи.

Традиционно, для таких произведений, кого то убивает, кого то обманывает, что то изобретает и продает. Его названная сестра — проповедует. Местная политическая элита пытается их использовать в своих целях. В общем, то что считается обычной жизнью для любого попаданца. Да и для любого человека вообще, естественно если он что то из себя представляет и стремится в жизни быть не только планктоном. Пересказывать подобное — портить впечатление от книги.

Пожалуй из интересных находок отмечу тех самых «зверолюдей», «даймонов»-животных у узкой прослойки «шерифов африканских прерий», да очень не плохую попытку описать мироощущение представителя разлагающегося родоплеменного строя с позиции современного нам человека.

Написано живо и на хорошем русском языке, текст затягивает. Мир Северной Африки, возникший на обломках Карфагена и Рима, самобытен и интересен, а главное — логически строен. Главный герой в меру брутален, зубаст и энергичен. Олег Кожевников «Возмездие».

Очередная попытка вторжения «дьявольских полчищ» иномирян-аннунаков в охоте за «душами» биологической энергией сталкивается с четырьмя «мушкетерами» которые с помощью святой воды спирта, настоянного травах и захваченных у пришельцев бейсбольных бит антигравитационных дубинок разносят вдребезги летающее блюдце и берут в плен самого главного дьявола.

Дальше читать не смог Мой здравый смысл забился в эпилептическом припадке на диалоге главного героя и пленного дьявола о роли Бога в создании человечества. Бредовый сюжет, тупые картонные персонажи. Не к месту притянутая «библейская» составляющая. Поначалу наивно верил, что автор пишет сатиру в стиле «шуттовской роты» Асприна. Но нет, автор убийственно серьезен в своем горячечном бреду. В тексте нет ни просвета юмора Мой вам совет — не надо тратить свое драгоценное время на сие словоблудие.

Наивный самиздат на уровне школьника 8 класса очень и очень средней школы. Спойлер раскрытие сюжета кликните по нему, чтобы увидеть Итоговая оценка — тупая блевотина. Олег Кожевников «Поединок». Почему плохо написанный? Да потому, что рядом с оригиналом сие творение смотрится как вылепленный трехлетним ребенком из собачьих какашек самолетик рядом с СУ И это при том, что пересказывается вещь Фредерик Брауна «Арена» , написанная в году! Но у Брауна была идеально сбалансированная сюжетная линия, был трагизм, была динамика, была в конце концов отлично описанная психологическая составляющая.

Оригинал был настолько хорош, что запомнился мне с одного прочтения в начале х. До сих помню тот уникальный способ, благодаря которому человеку удалось победить, с риском и сверхусилием. Этот же дешевенький пересказ хочется вычистить из головы, как счищают жвачку прилипшую к подошве ботинка. У Кожевникова — нет ничего. Скучно, банально, вяло, откровенно глупо. В интеллектуальном обществе за такое с позволение сказать «творчество» — бьют канделябром по пальцам, что бы не могли авторучку держать или по клавишам тыкать.

Алекс Шу «Последний солдат». Автор последовательно двигает идею сионистского зачеркнуто коммунистического заговора по уничтожению СССР.

Во главе, заговора, как и положено стоит глава. На этот раз КГБ — Андропов. Он же. Разваливают заговорщики Союз с единственной целью — стать миллионерами, прямо как там, в забугорье. Автор даже не пытается задумываться зачем это людям у которых все есть?

Да еще плюсом к этому всему у них есть власть. Хотя пожалуй спасать СССР от заговора отдельных людей намного проще, чем спасать его от повальной идеологической некомпетентности и низкой эффективности экономики. Боевичку нужен главный злодей, а не бесконечный крафтинг ресурса и апгрейд образовательных программ. А автор пытался писать боевик. Как по мне, так весьма скучный, но автор старался, это чувствуется. За исключением заговора, в книге ничего нового нет. Сюжетные ходы стандартные.

Попаданец — в одном флаконе Брюс Ли и Ванга. Да еще и живет в такой семье, что без проблем находит выходы на небожителей. Деньги на создание светлого будущего страны добываются разбоем. На этом разбое с последующими разборками с обворованными строится экшен-составляющая книги. Тратятся деньги по робингудовски — на помощь детскому дому и мороженное для одноклассников.

Мир прогибается под задачу главного героя, поставленную перед ним автором. Причем делает это на уровне «золотой рыбки». Захотел и создал военизированную юношескую организацию — за два дня это не фигура речи, это практически по тексту у тебя уже больше членов. Причем все как один спортсмены и комсомольцы.

Зачем и кому она такая нужна, при наличии комсомола, не совсем понятно, но раз главному герою надо — то руководство города само побежит навстречу с ключами от помещений и деньгами на покупку мебели. Если главный герой вещает свои истины, все сразу проникаются и бегут выполнять его задумки. Старые седые ветераны просто мечтают выполнять разработанные им планы Общий вывод — стандартная жвачка про самого себя, наконец то решившегося рассказать, про свою любовь к однокласснице.

Питер Маклин «Костяной капеллан». Братья Шелби, ветераны Великой войны, возвращаются в родной Эдиннбург. Тьфу ты. Не Шелби, а Благи и не в Эдинбург, а в Эллинбург. В общем, что это я. Я же отзыв пишу не на Острые козырьки Peaky Blinders , а на Костяного капеллана. Впрочем, если верить «Миру фантастики» автор признавался, что его роман — «комбинация «Острых козырьков» и «Крестного отца», только события происходят в городе, похожем на гибрид Эдинбурга эпохи Тюдоров и Лондона времён Индустриальной революции» с.

Только вот не стоит автору верить. Никакая это не комбинация и даже не компиляция. По сути, весь сюжет откровенно «тянутый» с первого сезона козырьков. Такие мелочи как криво разработанная мифология и включение в сюжет ажно четырех колдунов не более чем рюшечки. Персонажи и ситуации вполне узнаваемы. Конфликты тоже. Вплоть до детских психологических травм, полученных главным героем. В общем, если вы смотрели Козырьки, то замучаетесь считать знакомые сюжетный завязки.

Вот правда, есть и отличия. Козырьки смотрелись правдоподобно. Автору же этого явно не хватает. Для начала у него очень странное представление о средневековом законе — если ты зарезал предыдущего хозяина и его охранников, а тела закопал в куче чумных трупов, значит ты стал новым собственником.

При таком подходе странно, что хотя бы один день в городе проходить без резни. Да там же элементарно работать некогда и некому было бы. Все перерезали бы друг друга в бесконечной дележке имущества. Еще более странное отношения королевских слуг к собственности своих подданных. Сжечь промышленный квартал города, только потому что банда, которая эту часть крышует под контролем шпиона враждебного государства это приблизительно как сегодня шмякнуть тактическим атомным боеприпасом по Москва-Сити.

Один в один. А уж превращение на последних страницах книги трактирщицы в благородную даму… ну это даже не знаю с чем сравнить.

Разве что Абрамовичу жениться на Насте Рыбке. Только идиот может быть в этой ситуации уверенным, что никто и никогда не узнает, что жена была эскортница. Только у Маклина это все же сильно покруче. Все же нам описывают сословное общество, а не современное псевдодемократическое. В наше время и к блядям отношение попроще и родовитой спеси сильно поменьше. Пожалуй то, что колдовство в сюжете по большому счету лишнее.

По сути «ружье на стене» не играющее сюжетообразующей роли. Декорация, дань традиции и замануха для читателей. Ну и практически все «наши» персонажи супермены и просто звери рукопашных схваток.

Их потери всегда минимальны, а вот врагов они режут просто как барашков. Г перевод выполнен на высоком литературном уровне, читать его приятно. Корябал пожалуй только «боевой шок».

В приложении к речи героев это смотрелось не лучше чем «посттравматический синдром». Возможно стоило придумать что то попроще вроде «бешенство» или «крышеснос». Итого: необременительный боевичок в фэнтезийном антураже. На один раз в метро зашел очень хорошо. Девин Мэдсон «Мы оседлаем бурю».

Если кратко — не зацепило. Впрочем, если вдуматься в содержимое предыдущих отзывов, то «не зацепило» не только меня. Никак по другому, подмену рассказа о собственных впечатлениях от книги, кратким описанием ее сюжета, я объяснить не могу. Впрочем, не буду гадать какие недостатки напрягли других. Остановимся на том, что царапало мое восприятие. Итак, три главных героя и три сюжетных линии. Рах — воин-кочевник-супермен. Мико — принцесса.

Приемная дочь императора. Объединяет этих персонажей только одно — их поведение вызывает просто оторопь. На протяжении всей книги меня не оставляло ощущение, что главные герои, ну как бы так помягче, довольно истеричны и не логичны в своих поступках. Постоянное ощущение неправдоподобия и неувязок между заявленной историей персонажей и их текущим поведением. И ладно бы, когда мы говорим про Касандру, она по определению безумная шизофреничка, с мозгами выеденными наркотой.

Хотя и здесь большой и интересный вопрос — а сколько мог прожить наемный убийца, избивающий себя, после каждого убийства и тратящий все деньги на наркоту? Да нисколько. Такому наемнику в лучшем случае поручили бы грохнуть такого же наркомана в соседнем подъезде. Никакой серьезной работы никто бы ей не доверил. Мико: Бесконечные ничем не подтвержденные заявления автора, что принцесса офигенно умная и все время плетет заговоры! Судя по тексту, особо хитрые заговоры она плела в лучшем случае в своем воображении.

Вот правда, когда читал ее линию, все время вспоминалось — «а он чижика съел». Нет, понятно что в современной литературе должна быть главная героиня превосходящая всех окружающих мужиков. Но автору стоило остановится на том, что она лучше всех мечом машет и из лука стреляет. Хотя бы потому что не умеет автор описывать тонкие интриги.

Ну и зачем тогда пытаться одну из героинь сделать их мастером? От Раха супермонгол на суперконе , меня если честно просто тошнило. Внутренние дурацкие метания профессионального бойца выглядят запредельно эксцентрично.

То он из дома уходит, то начинает направо и налево резать тех, кто ушел вместе с ним, что бы домой вернуться. С чем или с кем он собрался вернутся? Что там собирается делать, ведь его изгнали. Ладно изгнали явно временно, но вопрос то остается делать то что?

Причины изгнания ведь никуда не делись. Зачистка военной аристократии со стороны религиозно-торговой прослойки экономически обусловлена и будет продолжаться. Совершенно по идиотски выглядит и тема общения Раха с Гидеоном. Значит, вождь Гидеон всех вокруг воинов посвятил в свой план, а иначе как они могли сразу по сигналу бросится его выполнять, а вот со своим, почитай названным братом он этим планом делится не стал. Подводя итог в части персонажей — внутренняя мотивация поведения героев и соотношение сеттинга и их поведения выглядит не правдоподобно.

Авторский мир тоже вызывает множество вопросов. Некая империя, основанная три столетия назад пришлыми из-за моря воюет с некоей теократической и олигархической купеческой республикой. Воюют, по сути, с основания империи, поскольку и основана она по крайней мере частично на землях этой самой республики.

Армия и того и иного государства имеют лучников и копейщиков и конницу. Однако почему то имперцы, не знают как бороться с конницей? Это как? Ладно, противник привел вундерфавлю на больших лошадках.

Но при этом ни лошади ни всадники тяжелым железом не защищены. То есть это та же самая легкая кавалерия которая столетия как сталкивалась на поле боя с твоей пехотой и твоей легкой кавалерией.

Автор, ты о чем? Какая же это вундервафля? У имперских генералов мозгов нет? Я уж молчу по поводу того, что размеры лошади в уличном бою имеют даже меньшее значение, чем размеры танка. Для большого танка лучше брать бутылку с керосином побольше. А для ночного горшка, сброшенного с крыши на голову всадника, размер его лошади значения не имеет. С какого перепугу кавалерия стала решавшей силой при захвате городов?

Автор, ау! Ты открывал учебники по истории средних веков? Может стоило почитать какую-нито монографию по войне роз или столетней войне? Что за чудеса творят твои левантийцы? И где они взяли быстрорегенерирующих лошадей? Ну по крайней мере Рах? Ведь после нескольких ран полученных в большом сражении, буквально через несколько дней его лошадка как новенькая и готова к новым битвам.

С военными способностями левантийцев вообще много непоняток. То их как безруких инвалидов берут в плен пешие лучники, то они топчут этих лучников как тяжелая бронетехника спелую рожь. То нам заявляют что они лучшая в мире кавалерия, то они почему то кидаются на пехоту пешими из засады. Зачем спешивать конницу при атаке на пехоту в колонне? Тем более конных лучников? Логика молчит. Разве что, сделать все похоже на Тевтонбургский лес? Так у нас вроде не аналог Рима с германцами сражается, а условная китая-япония с еще более условными монголами.

Зачем бред городить? Ладно, с перечислением нестыковок в сеттинге этого мира как с ремонтом — закончить нельзя. Можно только остановится. Вот и я остановлюсь.

Общий вывод — не верю. Неправдоподобные герои в неправдоподобном мире совершают неправдоподобные поступки. Итого — читать можно, но не более того. Заявка очень слабая. Средний уровень современного самиздата. Продолжение читать скорее всего не буду. Литературность перевода на высоком уровне. Пожалуй единственное, что меня зацепило — «выпал в густой подлесок».

Понятно, если бы это сделал парашютист или пилот сбитого истребителя, но когда таким образом покидают разбитую карету, процесс немного озадачивает. Скорее уж, герой выпал в придорожные кусты, но не на молодую древесную поросль выросшую в тени своих старших собратьев. Александр Харников, Максим Дынин «Между львом и лилией». Каждый раз когда в руки попадается такая книга, первый возникающий вопрос — «а есть ли что то новое»? Пролистав книгу, ничего особо нового не нашел. Разве что не самый затоптанный нашими современниками исторический период.

В остальном — все как у всех. Группа спецназа попадает и нагибает всех. Все нагибаются с большим удовольствием. Кто не нагибается, тот при одном виде героев плюхается на колени в божественном экстазе. С первых страниц попаданцам приходится уворачиваться от роялей. Но они же спецназовцы, они гибкие и ловкие они могут от рояля любого размера увернуться и к делу его пристроить.

Встретят в дебрях Америки русскоговорящего финноугра бывшего любовника Елизаветы Петровны и сразу в переводчики его. Правильно, а то как же договариваться то с индейцами о совместных войнах. Если с индейцами воюют, то обязательно сына вождя противника раненным в плен возьмут. Татуировка есть — о, значит ты настоящий индеец, сын волка и тебя можно сразу в вожди.

Впрочем, тема с татуировкой это традиционный рояльчик в общении с индейцами. Еще со времен Жюля, нашего понимаешь, Верна. Произведение начинается активно, даже агрессивно, но очень быстро сдувается. В какой то момент автор решает, что надо писать от имени кучи разных персонажей, да еще и с флэшбеками из прошло.

В итоге стремление объяснить во всех подробностях все поворотики сюжета, топит этот сюжет в пучине откровенного болота бесконечных отступлений. К первой трети читать становится откровенно скучно и тяжело.

Постоянные, часто бессмысленные отступления о прошлом, какие то левые вприквелы, а то и просто бессмысленные отрывки. При этом, все минусы этого цикла взяты, а вот плюсики, где то в процессе написания потерялись. Алексей Цаплин «Штурмовик. Крылья войны». Стандартный сюжет, скучноватые описания боев. Ничего выдающегося из общепопаданческого массива литературы. Ага и сразу изменить направление удара, что бы захватить госпиталь Воландеморт решил себе отпуск из сказки устроить?

Есть подозрение, что автор оставил «на потом» проверку номеров и фамилий, только вот это «потом» не наступило Автор откровенно плагиатит мемуары и эксплуатирует Драбкина. По сути перед нами пересказ мемуаров и художественной литературы «о войне» от лица «типа нашего современника».

Текст больше всего напоминает пьяный поток сознания обдолбанного мухоморами чукчи и к шедеврам литературы однозначно не относится. Все это словоблудие от впадения в детский пионерлагерь спасают только взвешенно патриотичные вставки «от себя». Чувствуется взвешенная и выстраданно-продуманная жизненная позиция и некая мужицкая основательность в подходах к спорным вопросам военной истории.

Алекс Лейк «Исчезнувшая дочь». Если вы читали один триллер об украденном ребенке — вы читали их все. Если вы читали один детектив о маньяках — значит вы читали их все. В этом нет вины авторов, просто жизнь любит идти по проторенным дорожкам. Добавим сюда законы жанра — добро через боль должно победить зло. У зла должен остаться шанс на реванш гонорар за продолжение всем хочется. В общем, для любителей данного жанра под обложкой не найдется ничего нового. Та же психологическая драма матери, те же полунамеки на личность главного злодея.

Впрочем, в данном случае намеки настолько прозрачные, что подозрение возникает уже страниц через 30, а к 50 внимательный читатель уже разгадает имя главного антагониста и до конца книги будет удивляться глупости главных героев не видящих очевидное. Для детектива книге не хватает сыщика. Полицейские здесь статисты, а главные герои слишком туповаты для этой роли. Для триллера книге не хватает динамики и тайн.

Для мистики или ужаса — а всего не хватает. Нет здесь ни мистики, ни ужаса. Но стоит отметить, что психологическая составляющая описана великолепно. Главная героиня получилась сильной и по настоящему живой. Книга читается легко и приятно. Перевод отличный, слог и стилистика на высоте. Книга достойна быть прочитанной.

Роман Злотников, Даниил Калинин «Таматарха». Очень детский, наивный и переполненный попаданческими штампами цикл. С большим трудом осилил первую книгу, начал вторую и понял, что больше не могу выдерживать этот просто щенячий восторг повествования, помноженный на запороговую харизму главного героя.

Стоит ему только сказать пару слов князю и ему доверяют треть войска. Пару раз погладить девушку за ушком и она уже забыла, что эти руки в крови ее отца. Провести несколько тренировок и получить спаянную фалангу способную выдержать лобовой удар тяжелой закованной в брони конницы. Герой суперкрут, истинный ариец. Характер нордический, выдержанный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения.

Безукоризненно выполняет свой долг. Уважает начальство, придерживается монархической идеи, ну и на закуску является ярым христианином. Активно заглядывается на чужих баб, но блюдет себя до свадьбы, которая и воспоследует в конце первой же книги. В общем, герой получился девиантный не только по меркам раннего средневековья, но и по нашим современным тоже Автор похоже понимает, всю «нестандартной» своего героя, поэтому берет его не из нашей современности, а из глубокого и счастливого злотниковского будущего, где правит Империя, а все подданные воспитаны в духе высочайшей морали.

По итогу — МэриСью, возведенная в абсолют. Сюжет окончательно добивает приданная главному герою персональная рояльная фабрика в виде местного демиурга читай ИИ программной симуляции в которой ГГ и находится. В общем, откровенно юношеское чтиво. От пубертатного чтива произведение отделяет только «высокая мораль» главного героя лелеющего мечту о единственной любви, которая обязательно станет его женой. И мучающегося от жутких угрызений совести, когда его подчиненные устраивают сеансы массовых изнасилований в захваченных поселениях.

Что впрочем не мешает ему эти поселения захватывать. Это далеко не царь Федор и даже близко не Генерал-Адмирал. Для себя сделал вывод, что от Злотникова во всех этих откровенно коммерческих тандемах используется только имя. Рискну предположить, что это имя просто куплено, иначе беспомощность этих текстов никак не объяснить. Роман Злотников «И снова здравствуйте! Как старая заезженная пластинка, на таком же старом граммофоне. Ты слышал ее уже сотни раз, постоянные потрескивания и шумы раздражают.

Но почему то, как тот самый ежик, ты снова и снова ставишь на нее иглу звукоснимателя. Я для себя вижу только один ответ на вопрос зачем читать настолько вторичное произведение. Просто исполнитель по настоящему профессионален. В нашем насыщенном графоманами мире очень не многие умеют не только составлять слова в предложения, но по настоящему писать книги. Так, что бы и рояли выглядывали вовремя и русский язык был русским языком, а не мешаниной малопонятных и слабосвязанных между собой словарных оборотов, что бы сюжет перетекал от события к событию без логических сбоев, что бы главный герой походил на живого человека, а не картонную марионетку на целлюлозной фабрике.

Атмосфера эпохи в ней ощущается, стилистика текста ровная, развитие сюжета предсказуемо и вы всегда сможете сказать — «ну как и следовало ожидать». Дэниел Фостер «Кровавый век.

Дух воина». Неплохой сеттинг, вполне внятные персонажи. Достаточно прозрачный и яркий конфликт. Эдакое возвращение язычества в цивилизованные места. Пусть на самом деле одно язычество стремиться вытеснить другое, но мы же понимаем, что язычество главного героя однозначно более правильное.

Зак - серийный убийца? (Сериал \

Читать можно, хотя мне было временами откровенно сложно. На «хи-хи» пробивало. Уж больно автор патетики в текст много вкладывает. Само произведение не выделяется из средней массы современного российского янг эдалта автор русскоязычный. Обычные проблемы современных российских авторов, начиная с логических нестыковок в одном и том же абзаце послать гонцов в треть поселений Севера с требованием выдать убийцу и объявить, что об убийстве никто не должен знать и заканчивая дурным на мой взгляд стремлением к словообразованию.

Например, в тексте появляется слово «двоица» применительно к двум индивидам. Если продолжить ряд дальше, то у нас должны возникнуть «четвероцницы» и даже, пожалуй «пятероцницы» и «шестероцницы». Почему бы и нет? Эти проблемы хорошо лечатся редактурой, но с современной экономикой издательского дела, далеко не все могут позволить себя профессионального редактора.

Ну и, пожалуй, международная проблема современного янг эдалта. Обычно это выражается в том, что герои не соответствуют сеттингу, от слова «совсем». Вероятно, авторы считают, что такие книги пишутся для неких усредненных читателей, эдаких «книжных детей, не видевших битв», априори инфантильных и с низким уровнем эмпатии.

Герой должен быть им максимально понятен, что тянет за собой необходимость, во первых, упрощать мотивацию ГГ, а во вторых, по максимуму приближать его к неким давно известным штампами. Условным «Конанам», «Поттерам» и «Ланселотам».

В данном случае, Дэниэл он же Данила, как признается автор пошел по этой же скользкой дорожке. После первых же страниц создается странное впечатление, что в тело младшего сына северного ярла вселился рыцарь Круглого стола. Естественно, не тот, что в 6 веке мог накоротке резаться с саксами и данами, а сказочный персонаж, придуманный сильно позднее. Странные для тридцатилетнего мужика всю жизнь, проведшего в грабежах чужих побережий не я придумал — следует из текста и торговых экспедициях фрустрации и внутренние психологические конфликты, свойственные скорее двадцатилетнему офисному планктону.

Кстати, как по мне, книги всех трех автором можно спокойно ставить на одну полку. Они друг друга стоят. А уж где будет эта полка, в красном углу или над унитазом, решать только читателю. Повторюсь, в тексте многовато патетики. На мой взгляд, автору все же стоило более четко определиться с целевой аудиторией книги.

Стилистика текста, как для двадцати-тридцатилетних «девочек», для которых в фантастике самое привлекательное это межвидовое сексуальное взаимодействие, а тема и сеттинг книги заявлены более брутальные.

Может это мое представление устарело? И надо отвыкать от тех стандартов родной речи, к которым я привык читая в школе Толстого с Достоевским? Может и так, но меня откровенно коробит и идиотское словообразование и постоянные проблемы с дефинициями. Поражает, какое-то наивное стремление молодых и не очень современных написателей использовать слова не в тех местах и не в тех смыслах к которым нас приучает классическая русская литература.

И да, то ли автор то ли издатели откровенно путаются. В книге есть карта обозначенная как «Карта Эргунсвальда». На дорожной станции у давно заброшенного проезжего тракта в громадной стерильной пустыне Роланду встречается мальчик по имени Джейк, который умер в нашем мире. На самом деле, его убили: вездесущий и не знающий жалости человек в черном столкнул его с тротуара на проезжую часть.

Джейк тогда шагал в школу с портфелем в одной руке и с завернутым завтраком в другой, и последнее, что он запомнил еще в своем мире — в нашем мире — это то, как его давят колеса громадного кадиллака… и он умирает. Когда пришлось выбирать между Башней и ребенком, быть может — между проклятием и спасением, Роланд выбрал Башню. Последнее столкновение Роланда и Уолтера происходит на пыльной голгофе истлевающих костей.

Темный человек гадает Роланду на картах Таро. Карты показывают мужчину — Узника, женщину — Госпожу Теней и темную тень, именуемую просто Смерть «Но не твоя, стрелок», — сказал ему человек в черном. В этом томе как раз и рассказывается о том, как сбывались эти предсказания… о втором шаге Роланда на долгом и трудном пути к Темной Башне. Том первый, «Стрелок», заканчивается на том, как Роланд сидит на берегу Западного Моря и глядит на закат.

Человек в черном мертв. Будущее видится стрелку смутно. Стрелок пробудился от странного сна, состоящего, кажется, из одного-единственного образа: Моряк из колоды карт Таро, по которым человек в черном предсказывал или лишь делал вид, что предсказывает стрелку его будущее, горестное и достойное всяческой жалости.

Он тонет, стрелок, — говорил человек в черном, — и никто не бросит ему веревку. Мальчик Джейк. Но это был не кошмар, а хороший сон. Хороший, потому что во сне тонул он сам , а это значит, что он был не Роландом, а Джейком, и поэтому чувствовал несказанное облегчение: лучше уж утонуть, как Джейк, чем жить, как живет он — человек, ради какой- то сухой и холодной грезы предавший ребенка, который ему доверял.

Я тону , — думал он, прислушиваясь к реву моря. Моряк — это действительно он? А если так, то почему тогда твердь так близко? И уж если на то пошло, разве он не на твердой земле? Впечатление было такое, как будто…. Ледяная вода окатила его сапоги, поднялась по ногам до самого паха. Он распахнул глаза, но вовсе не охлажденные его яйца, которые съежились вдруг до размеров, как ему показалось, грецких орехов, вырвали стрелка из кошмара, и даже не ужас, которым так и пахнуло справа, но мысль о его револьверах… его револьверах и, что важнее, патронах.

Намокшие револьверы еще можно быстренько разобрать, вытереть насухо, смазать как следует, еще раз вытереть, еще раз смазать и снова собрать; сырые патроны, как и мокрые спички, могут сработать, а могут и не сработать. Ужасом веяло от некоей твари ползучей, которую, вероятно, вынесло на берег волной. Она с трудом волочила по песку мокрое и блестящее тело более четырех футов в длину.

На расстоянии четырех ярдов справа. Странное существо пялилось на Роланда своими глазенками на стебельках, потом раскрыло длинный зазубренный, как пила, клюв и принялось издавать какие-то звуки, до жути похожие на человеческую речь: печальные, даже немного отчаянные вопросы на чужом языке. Стрелку доводилось уже лицезреть омаров. Это был не омар, но из всех странных существ, ему известных, пожалуй, только омар имел с этим созданием хотя бы смутное и отдаленное сходство. И, похоже, оно совсем его не боится.

Стрелок даже не знал, опасно оно или нет. Его мысли сбивались в смятении, но это уже его не волновало, и в том числе — его временная неспособность вспомнить, где он и как он сюда попал, на самом ли деле догнал человека в черном или ему это только приснилось. Но одно он знал твердо: нужно выбраться из воды, пока не промокли патроны.

Он услышал вдруг дробный и нарастающий рев воды и, отвернувшись от странного существа оно замерло на месте, подняло клешни, при помощи которых и волочилось по суше, и напоминало теперь боксера в открытой стойке, которая называется, как учил их Корт, Честной Стойкой , поглядел на вспененную полосу прилива.

Оно слышит волну , — подумал стрелок. Я все еще сплю , — подумал он, но даже в таком неадекватном несколько состоянии мысль эта была слишком уж соблазнительной для того, чтобы еще и оказаться правдой. Он еще раз попытался встать, и ему почти это удалось, но потом ноги опять подкосились. Волна надвигалась. На третью попытку времени не оставалось. Придется ему взять пример с этой твари справа и передвигаться таким же макаром: отталкиваясь руками, он переполз по гальке подальше от волны.

Ему не удалось полностью избежать ее, но все же цели своей он достиг. Волне достались только его сапоги. Вода добралась почти до колен, а потом отступила.

В небе висел полукруг луны, затянутый туманною дымкой, но все-таки было достаточно света, чтобы стрелок разглядел, что кобуры его подозрительно потемнели. Револьверы уж точно намокли. Пока еще невозможно определить, насколько плохи дела с оружием и не намокли ли и патроны тоже, которые в барабанах и в патронташе. Сначала нужно убраться подальше от волн прилива, а потом уже можно и проверять.

Сначала нужно…. На этот раз звук был гораздо ближе. Озабоченный только тем, как бы не намочить патроны, стрелок совершенно забыл о создании, которое вынес прилив. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что оно теперь всего-то в четырех футах. Вонзая клешни в песок, вперемешку с камешками и ракушками, оно подползало все ближе.

Мясистое с зазубринами тело приподнялось, на мгновение напомнив стрелку скорпиона, однако Роланд не разглядел на хвосте жала. Еще один скрежещущий рев прибоя, на этот раз — громче. Существо снова застыло на месте и подняло клещи в своей вариации Честной Стойки.

Эта волна была больше двух первых. Роланд снова пополз вверх по пологому склону берега, и едва он оперся руками для первого рывка, существо рванулось к нему со скоростью, на которую не было и намека в его предыдущих тяжеловесных движениях. Стрелок ощутил яркую вспышку боли в правой руке, но сейчас было не время для разбирательств. Он оттолкнулся каблуками своих промокших сапог, подтянулся на руках и сумел-таки опередить волну. Ты разве не видишь, что я в отчаянии? Роланд только теперь увидел, как его указательный и средний пальцы исчезают в зазубренном клюве.

Существо бросилось на него снова, и Роланд едва успел отдернуть кровоточащую правую руку, спасая оставшиеся три пальца. Стрелок, пошатываясь, поднялся. Чудовище пропороло клешнею штанину его насквозь промокших джинсов, разодрало сапог из старой и мягкой, но крепкой не хуже железа кожи и вырвало у него из икры кусок мяса. Он потянулся правой рукой к кобуре, и только когда револьвер упал на песок, Роланд сообразил, что для этого убийственного движения, старого, как мир, ему не хватает двух пальцев.

Чудище жадно набросилось на револьвер. С тем же успехом он мог бы пинать и какой-нибудь средних размеров валун… который вдобавок еще и кусается. Чудовище отхватило носок его правого сапога, а вместе с ним почти весь большой палец и стянуло сапог с ноги. Стрелок нагнулся, поднял револьвер, уронил его, грязно выругался, но в конце-концов справился с ним.

То, что прежде он делал играючи, не утруждая себя даже тем, чтобы как-то задумываться об этом, вдруг оказалось сложнейшим трюком вроде жонглирования мячами. Тварь трепала сапог стрелка, разрывая его на части и бормоча свои невнятные вопросы.

Волна накатывала на берег, пена на гребне ее казалась бледной и мертвенной в просеянном свете неполной луны. Омарообразная гадина прекратила терзать сапог и подняла клешни в боксерской стойке. Левой рукою Роланд вытащил второй револьвер и трижды нажал на курок.

Чик, чик, чик. По крайней мере, теперь все ясно в патронами в барабанах. Он сунул левый револьвер в кобуру. Чтобы убрать правый, ему пришлось левой рукой повернуть его стволом вниз и только потом отпустить, чтобы он сам встал на место.

Кровь испачкала вытертые деревянные рукояти; пятна крови алели на кобуре и на заношенных джинсах в том месте, где кобура соприкасалась со тканью. Кровь хлестала из двух обрубков, где раньше были два пальца.

Онемение в ногах еще не прошло, и его искалеченная правая почти совсем не болела, но зато рука полыхала ревущим огнем. Фантомы искусных и натренированных пальцев, что разлагались теперь в желудочных соках у твари в утробе, как будто вопили о том, что они еще здесь, на руке, и что им очень больно.

Кажется, у меня назревают большие проблемы, — как-то отстраненно подумал стрелок.

Волна отступила. Чудище опустило клешни, пропороло очередную дыру в сапоге стрелка, но потом передумало, резонно решив, что владелец этого несъедобного сапога гораздо вкусней старого куска кожи, которую он неким таинственным образом сбросил.

Стрелок отступил, почти не чувствуя под собою ног. Только теперь ему вдруг пришло в голову, что это создание наделено каким-то разумом. Если бы волна прилива не разбудила Роланда, эта тварь содрала бы кожу с его лица, пока он спал и видел сны. А сейчас существо уже знало, что он не только приятен на вкус, но еще и уязвим: легкая добыча.

Оно уже настигало его — тварь длиною в четыре фута и высотою в один, — чудище это вполне могло весить семьдесят фунтов. Такой же целеустремленный и прямодушный хищник, как и Давид, сокол, который был у стрелка еще в детские его годы, только без давидовых смутных признаков преданности. Каблуком сапога стрелок зацепился за выступающий из песка камень и едва не упал.

Однако на этот раз они легонько покачнулись, и стрелок понял, что существо не просто лапами машет, но реагирует на звук волны, и что сейчас этот звук — для омара, по крайней мере — был чуть-чуть послабее.

Стрелок отступил назад, перешагнув через камень, и нагнулся в тот самый момент, когда волна со скрежещущим ревом обрушилась на галечный берег. Его голова оказалась в каких-нибудь нескольких дюймах от насекомоподобного рыла чудовища. Оно могло запросто выцарапать ему глаза, хватило бы одного взмаха клешни, но эти дрожащие клешни, так похожие на стиснутые кулаки, оставались воздетыми к небу по обеим сторонам его попугаичьего клюва.

Стрелок потянулся за камнем, из-за которого он чуть не упал. Здоровенный камень, наполовину вросший в песок. Его искалеченная правая рука заныла, когда грязь и острые грани камня врезались в открытую кровоточащую плоть, но стрелок все же выдернул камень из слежавшегося песка и, закусив губы, поднял его.

Раздался треск — это сломалась спина, покрытая пластинами панциря. Чудовище бешено извивалось под камнем, его хвост неистово бил о песок, вверх-вниз, вверх-вниз. Его вопрошающие интонации обернулись глухими воплями боли. Клешни щелкали, пытаясь схватиться за пустоту. Зазубренный клюв скрежетал о комки песка и гальку. И все же, когда набежала очередная волна, тварь попыталась поднять клешни, и в то же мгновение стрелок наступил ей на голову своим оставшимся сапогом.

Звук был таким, как будто хрустнуло много-много сухих тонких прутиков. Из-под каблука, брызнув на обе стороны, потекла какая-то густая жижа. Черного цвета. Чудовище выгибалось дугой и неистово извивалось. Стрелок еще сильнее надавил сапогом. Набежала волна. Клешни чудища приподнялись на дюйм… на два дюйма… затряслись и упали, судорожно сжимаясь и разжимаясь. Стрелок убрал ногу. Зазубренный клюв, который оттяпал от его живой плоти два пальца на руке и один на ноге, раскрылся медленно и закрылся.

🔥Я ЗАБЕРУ ТВОЮ СЕМЬЮ. ХОТЕЛА ПОКОНЧИТЬ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ, НО ВЛЮБИЛАСЬ В СПАСИТЕЛЯ. ВСЕ СЕРИИ

Один усик лежал, сломанный, на песке, другой бессмысленно трепыхался. Стрелок еще раз припечатал ногой издыхающее чудовище. Потом — еще.

Вздохнув, стрелок с усилием отфутболил камень и прошелся вдоль правого бока твари, методично пиная панцирь левой ногой, ломая его, втаптывая бледные внутренности в темно- серый песок.

Чудовище издохло, но для стрелка этого было мало: никогда в жизни, за все это долгое и непонятное время странствий, он еще не был так тяжело ранен, к тому же все это произошло так неожиданно. Он продолжал втаптывать дохлого монстра в песок, пока не увидел посреди прокисшего месива свой собственный палец, белую пыль под ногтем — пыль с голгофы, где они с человеком в черном вели бесконечно долгий разговор.

Вот тут-то стрелок отвернулся, и его вырвало. Стрелок зашагал обратно к воде, пошатываясь, как пьяный, прижимая к рубахе свою искалеченную руку. Время от времени он оглядывался, чтобы удостовериться, что гнусная тварь не ожила, как какая-нибудь живучая оса, по которой колотят-колотят, а она все извивается, оглушенная, но живая… убедиться, что она не гонится за ним, задавая свои непонятные вопросы своим до жути отчаянным голосом. На полпути до воды он остановился и стоял так, шатаясь, глядя на то самое место, где все это и началось.

Глядя и вспоминая. По всей видимости, он уснул чуть пониже предельной линии прилива. Он поднял с сырого песка дорожную сумку и свой разодранный сапог.

В голом свете луны он увидел и других тварей — таких же — и в промежутке между набегающими волнами различил их вопросительные голоса. Осторожно, по шагу за раз, стрелок отступил к тому месту, где галечный пляж переходил в траву.

Там он уселся и сделал все, что надо было сделать: присыпал обрубки откусанных пальцев остатками табака, чтобы остановить кровотечение — присыпал погуще, не обращая внимания на новые приступы боли теперь в этот хор вступил и оторванный большой палец ноги , а потом просто сидел, покрываясь испариной на студеном ветру, и гадал, будет заражение или нет и как ему теперь быть без двух пальцев на правой руке что касается револьверов, тут обе руки его были равны, но во всех остальных делах он ловчее справлялся правой.

А еще он гадал о том, ядовитая была тварь или нет, а если да, то не проник ли уже этот яд ему в кровь, и настанет ли для него завтрашний день. Сейчас стоит он на грани убийства и грабежа. Демон его осаждает. Он пытался говорить, но голоса не было, и голос оракула Звездной Шлюхи, Потаскушки Ветров, тоже исчез.

Он видел, как падает карта из ниоткуда в никуда, переворачиваясь в истоме тьмы. На карте скалился бабуин, восседающий на плече у молодого мужчины с черными волосами; его пальцы, до жути похожие на человеческие, так глубоко вонзались юноше в шею, что их кончики утонули в плоти.

Присмотревшись внимательнее, стрелок разглядел, что в своей скрюченной душащей лапе бабуин держит плетку. Лицо юноши искажено гримасою бессловесного гнева. Что-то в нем есть угнетающее… что-то в нем есть… что-то…. Вздрогнув, стрелок проснулся, отмахиваясь от чего-то своей искалеченною рукою, уверенный, что одно из этих чудовищ с панцирем из Западного Моря сейчас набросится на него, сдирая кожу с лица, отчаянно вопрошая его на странном своем языке.

Но вместо чудища он увидел какую-то морскую птицу, привлеченную бликами раннего солнца на пуговицах у него на рубашке; испуганно вскрикнув, она отлетела прочь. Роланд сел. Боль пульсировала в руке, ужасная и бесконечная. В правой ноге — тоже. Стрелок чувствовал свои пальцы, которых не было. То, что осталось от нижней части рубахи, напоминало изодранную в пух и прах фуфайку.

Он сам отодрал одну полосу, чтобы перевязать руку, вторую — чтобы забинтовать стопу. Пошли прочь. Чуть-чуть помогло. Совсем не много, но все-таки. Да, это были фантомы, призраки, но только — живые. Стрелок съел немного вяленого мяса. Соленое, оно было не в радость ни рту, ни желудку, но он все же заставил себя поесть и потом почувствовал чуть получше: покрепче. Хотя, на самом-то деле, силы его были уже на исходе.

Положение почти что безвыходное. А ведь нужно еще кое-что сделать. Он нетвердо поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Птицы парили над морем и ныряли под воду, и больше не было никого. Как будто весь мир принадлежал только им и ему. Чудовищ не наблюдалось. Может, они существа ночные или выходят на берег только во время прилива. Сейчас это казалось почти неважным. Море — огромное — соприкасается с горизонтом в некоей размытой голубой точке, которую невозможно вычислить.

Заглядевшись, стрелок на мгновение забыл про боль. Он в жизни не видел столько воды. Разумеется, слышал о море и в детских сказках, и от учителей.

Некоторым из них удалось убедить его в том, что оно существует… но чтобы своими глазами увидеть… эту громаду, это чудо безбрежной воды после стольких лет в иссушенных землях… ему было трудно поверить в это. Трудно даже смотреть на такое. Он смотрел долго, в упоении, заставляя себя смотреть, и дивился, на время забыв свою боль. Но уже утро, и еще нужно многое сделать. Он осторожно нащупал в заднем кармане челюсть, стараясь касаться ее ладонью и не тревожить обрубки пальцев: на месте она или нет.

Непрестанная боль обернулась вскриками. Кость на месте. Он неуклюже расстегнул ремни с кобурами и положил их на залитый солнцем камень.

Один засиял на солнце. На яркий блик прилетела птица, подхватила патрон клювом, потом выронила и улетела прочь. Теперь пора позаботиться и о самих револьверах — надо бы в первую очередь, но поскольку и в этом мире, и в любом другом револьвер без патронов — всего лишь кусок металла, стрелок сперва разложил патронташи у себя на коленях и осторожно провел левой рукой по коже.

Оба промокли от пряжек до того места, где ремни соприкасаются с бедрами; дальше — как будто были сухими. Он осторожно вынул все сухие патроны. Правая его рука так и рвалась приняться за работу, несмотря даже на боль забыв про увечье, и вскоре стрелок поймал себя на том, что он раз за разом возвращает ее на колено, как глупого или капризного пса, который не понимает команд.

Обезумев от боли, он пару раз едва не ударил по ней. Он сложил все патроны — будем надеяться, что хорошие — в одну кучу и тут же пришел в уныние: такой она была маленькой. Двадцать штук. И некоторые, скорее всего, непременно дадут осечку. То есть, нельзя полагаться ни на какой. Он достал остальные патроны и сложил их в другую кучку.

Тридцать семь. Ну что ж, нельзя сказать, что и раньше ты был вооружен до зубов , — утешил себя стрелок, но он хорошо понимал разницу между пятидесятью семью действующими патронами и с натяжкою — двадцатью.

Или десятью. Или пятью. Или одним. А, может, вообще не один не сработает. Стрелок отложил сомнительные патроны в сторону. Хорошо еще, что сумка его не пропала. Стрелок разложил ее на коленях, потом медленно разобрал револьверы и свершил ритуал чистки.

Закончил он через два часа. Боль стала настолько сильной, что у него закружилась голова. Даже связно мыслить было затруднительно. Хотелось спать. Никогда в жизни ему так не хотелось спать. Но ни разу еще сон не служил ему оправданием для того, чтобы отложить дела и забыть о долге. Медленно, очень медленно он собрал револьверы и зарядил их патронами, которые — предположительно — остались сухими. Когда он закончил, он поднял в левой руке револьвер… и медленно отпустил курок, так и не выстрелив.

Да, он хотел знать. Хотел знать, что будет, когда он нажмет на курок: выстрел или еще один бессмысленный щелчок. Но щелчок не значил бы ничего, а выстрел лишь уменьшил бы количество пригодных патронов с двадцати до девятнадцати… или до девяти… или до трех… а может быть, их бы вообще не осталось. Он оторвал еще одну полосу от рубахи, сложил на нее остальные патроны — те, которые намокли — и завязал узелок левой рукой, помогая себе зубами.

Потом сложил сверток в сумку. Спать, — требовало его тело. Он заставил себя подняться и оглядел пустынный берег цвета давно не стиранного исподнего, усыпанный бесцветными же ракушками. Кое-где из крупнозернистого песка торчали большие камни, покрытые толстыми слоями гуана; те слои, что постарее — желтые, точно старые зубы, что посвежее — как белые пятна.

По линии прилива подсыхали бурые водоросли. Совсем рядом валялись правый сапог стрелка и бурдюки для воды. Стрелок подивился такому чуду, что их не смыло волнами в море. Сильно хромая, он медленно подошел к ним. Поднял один и встряхнул, приложив к уху. Второй бурдюк точно был пуст, но в этом еще оставалось немного воды.

Он очень долго скитался по свету с этими бурдюками. Внутри плескалась вода. Это хорошо — это настоящий подарок, ведь эта тварь, которая на него напала, или другие ее сородичи могли бы порвать бурдюки одним случайным укусом или движением клешни, но этого не случилось, и волны не унесли их в море. Самой твари что-то не видно, хотя стрелок прикончил ее гораздо выше линии прилива. Быть может, ее останки утащили другие хищники; или ее же собратья погребли ее в море, как те огромные существа из детских сказок, слоны, хоронят своих умерших.

Он поднял бурдюк на левом локте, сделал большой глоток и тут же почувствовал, как к нему возвращаются силы. Само собой, правый сапог был разодран в клочья… но все же не так безнадежно.

Подошва осталась целой — помятой, конечно, но целой, — и, скорее всего, с ней еще можно что-нибудь сделать: отрезать кусочек от левого сапога, приладить на правый, чтобы хотя бы первое время оно продержалось… Внезапно его охватила слабость.

Он почувствовал, что близок к обмороку. Он попытался ее одолеть, эту слабость, но ноги его подкосились, и он сел на песок, прикусив по-дурацки язык. Ты не будешь терять сознание , — твердо сказал он себе.

Он поднялся на ноги, обвязал пустой бурдюк вокруг пояса и направился к тому месту, где он оставил свои револьверы и сумку. Но не прошел он и двадцати ярдов, как снова упал, едва не потеряв сознание. Стрелок полежал немного, прижавшись щекою к песку. Краешек ракушки почти до крови врезался в кожу под нижней челюстью. Он сумел поднести бурдюк ко рту и сделать несколько глотков воды, а потом, не вставая, пополз к тому месту, где он проснулся сегодня утром.

В двадцати ярдах выше по склону росло одинокое чахлое деревце, — юкка коротколистная, дерево Иисуса. Какая-никакая, но тень. Для Роланда эти двадцать ярдов показались двадцатью милями. Но он все-таки смог перетащить свои немногочисленные пожитки в крошечную лужицу тени. Опустив голову на траву, стрелок улегся, уже отдаваясь сну, или беспамятству, или смерти.

Он поглядел на небо, пытаясь определить время. Еще не полдень, но если судить по размеру пятнышка тени, в котором он примостился, полдень уже близко. Стрелок продержался в сознании еще мгновение: поднес правую руку к глазам, высматривая алые полосы заражения, признаки яда, который неуклонно просачивается по телу.

Ладонь была тускло-красной. Нехороший знак. А потом он провалился во тьму и проспал почти шестнадцать часов под шум Западного Моря, что гремел непрестанно в его ушах. Утро уже наступало. Стрелок сел, и тут же волною нахлынула дурнота. Он опустил голову и переждал. Когда слабость прошла, он взглянул на свою правую руку.

Да, заражение он заработал — предательская краснота расползлась по ладони и захватила запястье. Дальше пока не пошло, но стрелок уже различал слабенькое покраснение — начало других алых линий, которые в конечном счете дойдут до сердца и убьют его. И уже, кажется, начался жар. Мне нужно лекарство , — сказал он себе. Выходит, он проделал такой долгий путь лишь для того, чтобы здесь умереть? Он не умрет. А если все-таки суждено ему умереть, несмотря на его решимость, он умрет на Пути к Башне.

Какой же ты исключительный человек, стрелок! Редкий, я бы даже сказал, человек! Романтичный такой в идиотской своей одержимости! Вот и воды почти и не осталось. Перед ним простиралось море, вот именно, целое море: вода, куда ни глянь — вода, и ни капли не отопьешь. Ладно, не бери в голову. Он надел ремни с кобурами, затянул пряжки — это простое дело заняло столько времени, что даже когда рассвело и почти начался день, стрелок все еще возился, — а потом попытался встать. Он не был уверен, что сможет, пока не поднялся на ноги.

Держась левой рукою за деревце, правой он поднял бурдюк, в котором еще оставалось чуть-чуть воды, и перекинул его через плечо. Потом — сумку. Когда он выпрямился, опять накатила слабость, и он опустил голову, пережидая, заставляя себя одолеть ее. Слабость прошла. Неуверенными, заплетающимися шагами человека в последней клинической стадии опьянения стрелок спустился на берег.

Там он постоял, глядя на океан, темный, как густое красное вино, а потом вынул из сумки последний кусок вяленого мяса. Он съел половину, и на этот раз рот и желудок приняли пищу чуть лучше. Стрелок отвернулся от моря и съел оставшуюся половину, глядя на солнце, встающее над горами, где умер Джейк. Солнце как будто на миг зацепилось за суровые голые вершины, потом поднялось выше. Роланд подставил лицо лучам солнца, закрыл глаза и улыбнулся. Потом доел мясо.

И подумал еще: Замечательно. Я теперь человек без еды, на руке без двух пальцев и без одного на ноге; стрелок — при патронах, которые могут и вовсе не выстрелить; у меня заражение крови после укуса какой-то дряни и у меня нет лекарств. Если мне повезет, то воды хватит на день.

Может быть, я сумею пройти около дюжины миль, если выложусь до конца. Короче, мне скоро абзац. Куда идти? Пришел он с востока; но на запад дороги нет, если только ты не спаситель и не святой. Остается — на север или на юг. Стрелок пошел. Дважды он падал и во второй раз уже и не думал, что сможет подняться. Но набежала волна. Достаточно близко, чтобы заставить его вспомнить о револьверах, и он поднялся, сам не зная как. Ноги дрожали под ним, как ходули.

По примерным его подсчетам, за эти три часа стрелок одолел около четырех миль. Солнце уже припекало, но все-таки не настолько сильно, чтобы так трещала голова и пот ручьями стекал по лицу. Лихорадка, стрелок , — подхихикивал человек в черном. Красные полосы заражения стали отчетливее; продвинулись от запястья вверх по руке — почти до локтя.

Он прошел еще милю и выпил остатки воды. Пустой бурдюк обвязал вокруг пояса. Однообразный пейзаж вызывал неприятные чувства. Справа — море, слева — горы, под сапогами — серый песок вперемешку с ракушками. Волны бились о берег. Стрелок поискал глазами омарообразных чудищ, но не увидел ни одного. Он шел из ниоткуда в никуда, человек из другого времени, который, похоже, скоро дойдет до бессмысленного конца.

Незадолго перед полуднем он снова упал и понял, что на этот раз ему уже не подняться. Значит, здесь он умрет. На этом месте. Вот и конец. Приподнявшись на четвереньках, он поднял голову, как боксер в гроги… и впереди на расстоянии, может быть, мили, может быть, трех ему было трудно определить расстояние на безликой, лишенной всяческих ориентиров местности, когда тело горит в лихорадке и все плывет перед глазами увидел что-то новенькое. Вертикально стоящее на берегу.

Стрелок сумел снова подняться на ноги. Прохрипел что-то нечленораздельное, молитву, которую слышали только парящие птицы с какой радостью они выклюют у меня глаза , — подумал он мимоходом, — такая лакомая добыча!

Стрелок шел, не сводя глаз с этой штуки впереди. Когда волосы падали на глаза, он откидывал их со лба. Непонятная штуковина как будто и не становилась ближе. Солнце поднялось до высшей точки и зависло в зените надолго. Что-то уж слишком надолго. Роланд представил, что он снова в пустыне, как раз между последней землянкою поселенца нет музыкальней еды, чем больше сожрешь, тем звонче перданешь и дорожною станцией, где мальчик ваш Исаак ждал, когда он придет.

Ноги его подкосились, выпрямились, подкосились и выпрямились опять, а когда волосы снова упали ему на глаза, стрелок даже не стал убирать их — у него не было сил. Он лишь смотрел на предмет впереди, который теперь отбрасывал на песок небольшую тень, и продолжал шагать. Сейчас, даже при разыгравшейся лихорадке, он уже разглядел, что это такое. Когда до двери осталось не более четверти мили, ноги Роланда опять подкосились, и на этот раз выпрямить их он не смог.

Он упал, прокарябав правой рукою по песку с ракушками. Обрубки пальцев пронзила боль — падая, он сорвал поджившие струпья, и они снова закровоточили. Не имея сил встать, он пополз. В ушах гремел шорох волн Западного моря, то оглушая, то затихая на миг. Он полз, отталкиваясь коленями и локтями, оставляя вдавленный след в песке чуть выше линии прилива, обозначенной изгибом буро-зеленых водорослей.

Должно быть, ветер все еще дует — должен дуть, потому что по телу его все так же бежали мурашки озноба, — но стрелок слышал только свое дыхание, сухими хрипами вырывающееся из горла. Дверь стала ближе. Наконец, около трех часов пополудни этого долгого бредового дня, когда тень по левую руку уже начала удлиняться, он добрался до непонятной двери, присел рядом на корточки и устало уставился на нее. Дверь высотою в шесть с половиной футов была сделана вроде бы из какого-то твердого дерева, хотя ближайшая роща таких деревьев осталась за семь сотен миль, если не больше, отсюда.

Судя по виду, дверная ручка была из золота. На ней — филигранная гравировка. Стрелок долго смотрел на узор и наконец узнал: ухмыляющаяся морда бабуина. Замочной скважины не было.

Ни под ручкою, ни над ней. Или просто так кажется , — подумал стрелок. Ты умираешь. Собственная твоя тайна — единственная, действительно что-то значащая в конце для любого мужчины, для любой женщины — уже на подходе. И все равно, это как будто имело значение. Эта дверь. Дверь, где в принципе не может быть никаких дверей. Она просто стояла на сером песке футах в двадцати от линии прилива, с виду — такая же вечная, как и само море. Теперь, когда солнце клонилась к западу, ее густая косая тень протянулась к востоку.

На расстоянии примерно двух третьих от земли на двери чернели буквы. Внезапно стрелок различил какое-то приглушенное гудение. Сперва он подумал, что это ветер или просто от лихорадки шумит в ушах, но постепенно он пришел к выводу, что это низкий гул моторов… и что идет он откуда-то из-за двери.

Но вместо того, чтобы открыть эту дверь, он неловко поднялся на ноги и обошел вокруг, чтобы взглянуть на нее с другой стороны. Но никакой другой стороны просто не было. Только темно-серый песок, протянувшийся насколько хватало глаз. Только волны, ракушки, полоса прилива, его собственные следы — отпечатки подошв и ямки, продавленные локтями. Он еще раз внимательнее пригляделся к тому месту, где была дверь, и в изумлении распахнул глаза: двери не было, но тень от нее была.

Он приподнял было правую руку — как же медленно он учился тому, что отныне на месте ее всегда будет левая! Если я к ней прикоснусь, я постучу в пустоту, — подумал он. Его рука прошла через воздух в том месте, где должна была быть — даже если она невидимая — дверь. Так что не по чему постучать. И гул моторов — если это действительно гул моторов — затих. Остались лишь волны, и ветер, и тошнотворный шум в голове. Стрелок неторопливо вернулся обратно, на ту сторону двери, которой не было, уже решив про себя, что уже начались глюки и это лишь первый шаг… Он встал как вкопанный.

Только что он смотрел на запад и видел лишь неизменные серые волны, накатывающие на берег, и вот взгляд его уперся в толщу двери. Теперь он явственно увидел замок, тоже — как будто из золота. Защелка торчала обрубком металлического языка. Роланд чуть-чуть повернул голову к северу, и дверь исчезла. Вернул голову на место, и дверь появилась опять. И даже не появилась : она просто была. Он обошел дверь вокруг и встал перед нею, покачиваясь от слабости.

С той стороны ее не было, с этой — была. Он мог бы еще раз попробовать и обойти ее со стороны моря, но он был уверен, что результат будет тот же, только на этот раз он вряд ли сумеет уже устоять на ногах. Да, здесь было чему удивляться, но правда гораздо проще: здесь, у моря на бесконечном пляже, стоит эта дверь, и ему нужно выбрать одно из двух — открыть ее или вообще не трогать.

Осознавая мрачный комизм ситуации, Роланд сказал себе, что, может быть, он умирает не так и быстро, как он полагал. Если б он был совсем плох, стал бы он так бояться? Он взялся левой рукою за ручку двери и не удивился ни мертвенному холоду металла, ни едва различимому жару от рун, на нем выгравированных. Стрелок повернул ручку и потянул на себя. Дверь открылась. Он что угодно там ожидал увидеть, но только не то, что увидел.

Стрелок посмотрел, замерев, потом первый раз в жизни закричал в голос от ужаса и захлопнул дверь. И хотя не было косяка, о которую она могла грохнуть, она все равно грохнула, распугав морских птиц, расположившихся на камнях понаблюдать за стрелком.

Он видел тени от облаков, летящих над землею как сны. Так, наверное, видят землю орлы, но только стрелок парил в три раза выше любого орла. Шагнуть через эту дверь значит — упасть: падать и падать с криком на протяжении многих минут и погибнуть потом, врезавшись глубоко в землю.

Нет, ты видел не только это. Он обдумал увиденное, тупо сидя на песке перед закрытой дверью, баюкая на коленях искалеченную руку. Теперь уже первые признаки заражения поднялись выше локтя.

Скоро, уж будьте уверены, оно дойдет и до сердца. В голове у него прогремел голос Корта. И слушайте очень внимательно, потому что когда-нибудь то, что я сейчас вам скажу, может спасти вам жизнь. Вот вы смотрите, и вам кажется, что вы все видите, но на самом-то деле вы видите далеко не все.

И для этого тоже вас ко мне определили — чтобы я вам показал, чего вы не видите в том, что вы видите. Когда, например, вам страшно, или когда вы деретесь, или бежите, или сношаетесь.

Никто не видит всего, на что смотрит, но прежде чем вам стать стрелками — тем из вас, кому не придется уйти на восток — вам надо еще научиться одним только взглядом увидеть больше, чем иной дятел видит за всю свою жизнь.

А то, что вы не увидите с первого взгляда, можно увидеть потом — глазами памяти, то есть, если вы доживете до того, чтобы вспомнить. Вот так-то. Потому что разница между тем, видишь ты или не видишь, может стать разницей между жизнью и смертью». Он видел землю с большой высоты и голова у него закружилась еще сильнее, а ему самому было гораздо страшнее, чем тогда, когда человек в черном наслал на него видение, что закончилось образом одинокой травинки: то, что увидел он через дверь, было отнюдь не видение , и взгляд его безотчетно зафиксировал одну вещь, о которой стрелок вспомнил только сейчас: земля внизу была не пустыней, не морем, а какой-то зеленой равниной, покрытой неправдоподобно буйной растительностью и прорезанной расщелинами воды.

Стрелок даже подумал, что это болото, но однако же…. Он даже поморщился. Он видел землю в окно. Стрелок заставил себя подняться, снова взялся за ручку двери, ощущая ладонью холод металла и жаркие линии гравировки, и опять открыл дверь.

Он смотрел на слова, которых не понимал. Не то чтобы не понимал совсем: это были Великие Буквы, но какие-то не такие… Над словами было изображение какого-то экипажа без лошадей — автомобиля, на которых, предположительно, ездили люди еще до того, как мир сдвинулся с места.

Внезапно стрелку вспомнились слова Джейка на дорожной станции, когда стрелок его загипнотизировал. Быть может, такой экипаж — еще с ним рядом стояла, смеясь, дама в мехах — или очень похожий и наехал на Джейка в том другом, странном мире. Вдруг — панорама земли… Она не изменилась, но она двигалась. Стрелок покачнулся. Голова у него закружилась, тошнота подступила к горлу. Слова и картинка ушли куда-то вниз, и теперь стрелок увидел проход между двумя рядами кресел. Кроме нескольких пустых, почти все были заняты мужчинами в странной одежде.

Стрелок подумал, что это костюмы, хотя раньше ничего подобного он не видел. Штуки у них вокруг шеи, наверное, галстуки или шейные платки, но он таких тоже ни разу не видел. И вроде никто из них не вооружен. Роланд не заметил ни мечей, ни кинжалов, не говоря уже о револьверах.

Что еще за доверчивые овечки? Он в жизни такие не видел. Но ручки — что? Вот бумага — это да. В его мире бумага шла на вес золота. Столько бумаги Роланд не видел за всю свою жизнь. Вот и сейчас один из мужчин вырвал листок из желтого блокнота и скомкал его, хотя исписал всего лишь половину на одной стороне, а на другой не писал вовсе.

Как бы стрелок ни был болен, глядя на такое противоестественное расточительство, он ощутил приступ гнева и ужаса.

За креслами изгибалась дугой закругленная белая стена с рядами окон по обеим сторонам. Кое-где они были затянуты темными экранами, своеобразными ставнями, а в открытых виднелось голубое небо.

К дверному проему приблизилась женщина в одеянии, похожем на форменное, но, опять же, стрелок раньше такого не видел: ярко-красного цвета с брюками вместо юбки.

Он видел то место, где ноги соединяются в промежности. Раньше он видел это соединение только у женщины обнаженной, но никогда — одетой. Она подступила так близко к двери, что Роланду показалось даже, что она сейчас пройдет сквозь нее.

Он отступил на шаг, умудрившись не упасть. Она смотрела на него с видом умелой, даже профессиональной предупредительности, так что сразу становилось ясно, что эта женщина не принадлежит никому, кроме себя самой. Но это нисколько не заинтересовало стрелка. А заинтересовало его другое, а именно то, что выражение ее лица ни капельки не изменилось. Как-то странно, что женщина — да и вообще кто угодно, уж если на то пошло — так ласково смотрит на немытого мужика, который и на ногах-то стоит еле-еле, с револьверами на ремнях, пропитанной кровью повязкой на правой руке и в джинсах, что смотрятся так, как будто по ним прошлись циркулярной пилой.

Стрелок не понял последних слов. Какую-нибудь еду или напиток, — подумал он. Немного похоже на шелк, но опять же…. Это слово Роланд понял. И внезапно он понял еще кое-что: Это не дверь. Звучит, конечно, как полный бред, но он сейчас смотрит на внутреннее убранство экипажа, который летит по небу. И смотрит чужими глазами. Словно бы подтверждая его догадку, какой бы безумной она ни была, картина, которую видел перед собою стрелок, вдруг поднялась и сместилась в сторону.

Он прошел мимо женщин, стоящих в проходе, все — в одинаковой красной форме. Там еще были какие-то стальные штуковины — какие-то механизмы, и стрелку захотелось остановить движущуюся картинку, несмотря на изнеможение и боль, и рассмотреть их получше. Одна штуковина походила на печь. Женщина в военной форме, та, которую он уже видел, как раз наливала джин, заказанный непонятным голосом. Бутылка была совсем крошечной и как будто стеклянной. А стакан, в который она наливала, был похож на стекло , но стрелку показалось, что это все-таки что-то другое.

Прежде чем стрелок успел рассмотреть как следует, изображение в дверном проеме сдвинулось. Опять — головокружительный поворот, и он уже смотрит на какую-то дверь из металла. На табличке над нею светились буквы. Изображение немного сместилось.

Справа от двери, через которую смотрел Роланд, показалась рука и взялась за ручку той двери, на которую он смотрел. Он увидел манжету рукава голубой рубахи, чуть-чуть закатанного, и черные завитки волос на руке. Длинные пальцы. Перстень с камнем, который мог быть рубином, а мог — и простой стекляшкой.

Скорее, второе, — решил стрелок, — для настоящего камень этот уж слишком здоровый и слишком плебейский. Металлическая дверь распахнулась, и стрелок заглянул в уборную. Такого ему еще видеть не приходилось: она была вся из металла. Косяк металлической двери проплыл мимо двери на морском берегу. Стрелок услышал, как щелкнул замок. Стрелок вообще-то готовился к очередному головокружительному повороту, ведь должен же был человек, глазами которого он сейчас смотрит, повернуться, чтобы запереть за собою дверь, но он, как видно, закрыл не глядя, лишь протянув руку назад.

А потом изображение действительно развернулось — не полностью, а только наполовину: он смотрел теперь в зеркало и видел лицо, которое уже видел однажды… на карте Таро. Те же темные глаза и непослушные черные волосы.

Лицо спокойное, но бледное, а в глазах — он их видел теперь отраженными в зеркале — Роланд разглядел то же самое выражение испуга и ужаса, что и в глазах человека на карте, на плече у которого сидел бабуин. Человека трясло. Не задумываясь, с простою решимостью, благодаря которой он и остался последним из всех и не свернул с дороги даже после того, когда Катберт и все остальные погибли или же отступились, кто — покончив собою, кто — пойдя на предательство, а кто-то и просто отрекся от самой мысли о Башне; итак, с решимостью, отметающей всякую неуверенность или сомнения, с той самой решимостью, которая провела его через пустыню и вела все эти годы погони за человеком в черном, стрелок шагнул через дверь.

Пусть даже посредством совочка. А теперь, когда он сделал заказ и стюардесса ушла, ему вдруг показалось, что его сейчас, вероятно, стошнит.

Не то чтобы обязательно, но возможно, но лучше все-таки перестраховаться. Проходить таможню с двумя фунтами чистого героина под мышками и при этом дыша на них джином, и так уже невеликая радость; но еще и с пятном блевотины, подсыхающей на штанах — это вообще кранты.

Так что лучше перестраховаться. Может быть, тошнота пройдет, как это обычно бывает, но лучше все-таки принять меры.

А загвоздка в том, что он немного приколотый. Как у них говорят, жует подстывающую индейку. Не совсем еще улетел, но прибалдел капитально. Еще один перл великого мудреца и выдающегося наркомана Генри Дина.

Они сидели тогда на балконе пенхауза «Королевской Башни», еще не приколотые, но уже близкие к этому, подставляя лица теплому солнышку, потихонечку забалдевая… в старые добрые времена, когда Эдди только еще начал нюхать дурь, а сам Генри кололся только недавно. А Эдди, почти уже ничего не соображая, только бешено хохотал, потому что знал, о чем говорит ему Генри. Но сам Генри лишь улыбался какой-то надорванною улыбкой.

Иными словами, когда ты еще не в улете, ты как бы мучаешься в предвкушении всех «радостей». Эдди вспомнил, как он спросил Генри, а как называется, когда «игольщик» а в те смутные мертвые дни, месяцев этак шестнадцать назад, они торжественно уверяли друг друга, что колоться они никогда не станут получает могучий кайф. Они переглянулись и расхохотались, корчась от смеха и хватая друг друга за плечи. Жареная индейка. Вот только теперь почему-то уже не смешно. Он просто поджаривается.

Не поворачиваясь, он запер дверь. Пятна света перед глазами теперь стали ярче. Двигатели самолета тихонько гудели. Он повернулся к зеркалу, надо бы посмотреть, как я неважно выгляжу, и внезапно его охватило какое-то ужасное, проникающее до самых глубин нутра чувство: как будто за ним наблюдают. Поэтому-то и послали тебя. Внезапно ему почудилось, что глаза в зеркале — не его глаза, не ореховые, почти что зеленые глаза Эдди Дина, растопившие столько сердец, помогавшие пресловутому Эдди Дину раздвинуть столько прелестных ножек за последнюю треть его жизни двадцати одного года отроду, а совершенно чужие: не ореховые, а голубые, цвета линялых «Левисов».

Холодные, ясные, неожиданно острые, как будто нацеленные. Глаза снайпера. И еще он увидел — ей богу, увидел, — как в них отразилась чайка, пролетающая над накатывающей волной. Что-то она там схватила. Он еще успел подумать: Что за дерьмо такое? За какую-то долю секунды, до того, как его вывернуло, пока он еще не оторвал взгляда от зеркала, голубые глаза исчезли… но до этого он еще испытал странное ощущение, как будто в нем два человека… как будто он одержим, как та девочка из «Изгоняющего дьявола».

Он явственно ощутил у себя в мозгу чье-то чужое сознание и услышал чужую мысль не так, как человек слышит собственные свои мысли, а как будто голос по радио: «Я прошел. Я в воздушной карете». Было что-то еще, но Эдди уже не расслышал, потому что был занят другим: старался стошнить в раковину, производя при этом как можно меньше шума. Он не успел еще вытереть рот, как вдруг с ним приключилось такое, чего в жизни с ним не случалось.

На какой-то пугающий миг все словно замерло. Не было ничего — пустой интервал во времени. Как белая лакуна на месте колонки в газете. Что это? А потом его снова стошнило. Может быть, даже и к лучшему.

Что бы там ни говорили, у рвоты есть хотя бы одно, но действительно стоящее, преимущество: пока ты блюешь, ни о чем больше ты просто не можешь думать.

• Сериал Кости 2 Сезон 1 Серия Американская Версия
• Фильм Зимняя Кость
• Где Снимали Алые Паруса
• Где Логика С Антоном Шастуном И Арсением Поповым